Маргарет Ларкин - Шесть дней Яд-Мордехая

Между тем, Тувия с делегацией из трех человек были посланы в Дорот. Видимо, они все еще надеялись убедить полковника Сарига в важности освобождения своего поселения. Они были разочарованы, узнав, что Высшее Командование приняло другое решение. Решительные меры для приостановления египтян должны были быть предприняты дальше к северу. Полковник Сариг, занятый своими картами, бросил на них короткий взгляд, сообщая эту новость, и добавил: "Идите и отдохните. Вы заслужили это".

С наступлением ночи беженцы отправились в Дорот; там они присоединились к колонне грузовиков, эвакуирующих детей из других поселений Негева. С восходом солнца они прибыли в Реховот; здесь грузовики остановились для заправки. На другой стороне улицы, напротив заправочной станции, находилась пекарня. Воздух был наполнен дразнящим запахом свежего хлеба. Но ни у кого не было денег. Они пришли из безденежного общества; та небольшая сумма денег, что была найдена в кассе кибуца и которая сейчас так пригодилась бы, пропала вместе с Лейкой. Наконец, один из мужчин нашел выход; он вытащил из кармана свои золотые часы. "Смотрите! - воскликнул он. - За это мы купим хлеб для всех нас".

"Кто эти люди?"-спросили пекари, когда им предложили заплатить за хлеб часами. Один из шоферов объяснил, что это оставшиеся в живых после сражения в Яд-Мордехае. После этого не могло быть никакой речи о плате. Все беженцы вдоволь наелись хлебом, а Гиора Бибер сунул обратно в карман подарок своего тестя. В кибуце все еще вспоминают этот случай. Если кто-нибудь жалуется, что он не может позволить себе купить какую-нибудь вещицу из получаемых карманных денег, его обязательно подкопят:

"Что, разве у тебя нет золотых часов?"

В семь часов они прибыли в Тель-Авив. Их встречал Нафтали, казначей кибуца, уехавший вместе с детьми. Он распределил их туда, где находились их дети. Прежде, чем уехать к детям, большинство из них отправилось в коммунальный магазин, принадлежащий движению "Гашомер Гацаир", чтобы обменять одежду. Группа молодежи, обучавшаяся в Яд-Мордехае, должна была получить чистую одежду из другого источника - из Алии Молодежи, организовавшей их эмиграцию. За материальные нужды этой группы была ответственна Рая. Несмотря на страшную усталость после пяти дней, проведенных в качестве связной штаба, она все же отправилась на склад одежды и сделала заказ. "Вам выдали одежду всего шесть месяцев тому назад, - резко сказала заведующая складом. - И вы уже опять здесь! Вы что, не знаете, сколько тысяч детей мы должны обеспечить?"

Чтобы вызвать сочувствие и получить помощь. Рае надо было только сказать: "Это для тех, кто остался в живых после сражения в Яд-Мордехае". Но она не могла заставить себя выговорить это. Она чувствовала, что тут же разрыдается, если скажет хоть одно слово. Разбитая, она повернулась и ушла. Она вышла на улицу и уселась на скамейку, чтобы взять себя в руки и решить, что делать дальше. Она очнулась, почувствовав, что кто-то грубо трясет ее за плечо. Над ней стояла хорошо одетая женщина. "Ты в городе, - сказала она. - Разве не можешь надеть платье? В таком виде не появляются на улице - ты же не на ферме". На Рае были все те же запятнанные брюки и грязная белая блузка, которую она не снимала все дни сражения. Она посмотрела на себя и только сейчас поняла, какой грязной и неопрятной она была.

"Да, да, я постараюсь, - смутившись, ответила она, - Видите ли, у меня не было времени ..."

"Не надо много времени, чтобы, по крайней мере, помыть лицо", - недобро сказала надоедливая женщина и ушла.

После этой второй неудачи Рая чувствовала, что не в состоянии еще раз встретиться с женщиной из склада. Она села в автобус и вернулась в штаб "Гашомер Гацаир". На следующий день представитель этой организации получил необходимую одежду.

Когда Габриель Рамати ждал своей очереди в коммунальном "магазине", к нему подошел Нафтали.

"Чего ты здесь околачиваешься? - воскликнул Нафтали. - Разве тебе еще никто не сказал, что у тебя родился сын? Иди побрейся и умойся. Купи цветы и беги к своей жене".

Габриель ничего этого не сделал и помчался в больницу. Как был, в запятнанной кровью рубашке, так он и зашел в палату к Мати. Она залилась слезами.

"Чего же ты теперь плачешь?"- увещевала ее няня.

"Она плачет все время, с тех самых пор, как родила ребенка, и не говорит нам, почему", - сказала няня Габриелю.

"Я была уверена, что ты погиб, - всхлипывала Мати. - Моя сестра слышала по радио, что в Яд-Мордехае погибло шестнадцать человек, и потом она сказала мне: "Будь мужественной, иди и рожай ребенка". Я думала, она знает, что ты погиб, но не хочет мне сказать".

"Я здесь, я жив, хотя и сам не знаю, почему, - сказал ей Габриель. - Хочу видеть своего сына".

Маленькие дети никак не могли понять, почему их родители плачут, когда они опять все вместе. Не могли они также понять, почему некоторые отцы вообще не вернулись. В кибуце было двенадцать вдов; двадцать два ребенка стали сиротами. Весь кибуц был занят проблемой, как сообщить об этом детям. Они пригласили психолога из "Гашомер Гацаир", и он посоветовал подготовить детей к этому постепенно. Поэтому матери сказали сиротам, что их отцы ранены и лежат в госпитале. Они намеревались сказать им позже, что раненым стало хуже и, возможно, они не выживут. Между тем, отсутствующие отцы стали героями сражения в глазах своих детей. Но слишком много людей знали правду, и вскоре она всплыла наружу. Шестилетний сын Моше Калмана однажды подошел к матери и сказал тихим будничным голосом: "Сегодня мы с Якобом и Адой сидели и плакали, потому что наши отцы умерли".

Дети реагировали на свою потерю по-разному. Целых полгода один мальчик без конца имитировал умирающего человека. Его голова падала на грудь или опрокидывалась назад, как будто бы его тело было поражено пулей. Он это делал в классе, в столовой, всюду - очевидно, пытаясь бессознательно понять, как это произошло с его отцом.

Возникли проблемы с поведением некоторых детей. Несколько матерей заметили, что старшие дети требуют, чтобы им оказывали большее внимание, чем младшим, в чем они раньше не нуждались. Один пятилетний ребенок, который стал особенно агрессивным по отношению к своей младшей сестренке, был "вызван" для беседы с матерью. (В Яд-Мордехае не признавали более строгих мер воспитания детей). "Знаешь, если ты и дальше будешь таким надоедливым, нас могут выслать из кибуца".

"Нет, нет, они не могут этого сделать! - воскликнул ребенок. - Моего отца убили в кибуце, поэтому мы к нему принадлежим. Если нам велят уйти, мы будем спать под забором, пока нас не пустят обратно".

После сражения дети никогда больше не играли в войну. Оружие потеряло свое очарование. Вместо этого они теперь были заняты убежищами. Месяцами они строили убежища в песке, где они прятали свои куклы и любимые игрушки. Но они все еще рисовали картинки о войне, на которых большей частью были изображены пикирующие самолеты.