Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица

Книги главным образом относились к военным и историческим, причем основной уклон сводился к военно-историческому и военно-теоретическому содержанию. Среди имен авторов, прочитанных Клаузевицем за эти годы, мы находим имена: Монтекукули, Фёкиер, Санта-Круц, Фоляр, Мориц Саксонский, Пюисегюр, Турпин, де Криссе, Гибер, Ллойд, Темпельгоф, Мовийон (Mauvillon), Вентурини, Беренхорст, принц де Линь, де Сильва, Дарсон; достопримечательности походов Тюренна, Конде, герцога Брауншвейгского, Фридриха Великого. Сверх того упоминаются Nasts «Geschichte der Kriegsaltertumer» [ «История войн» Наста (нем.) ], Honers «Geschichte der Kriegskunst» [ «История военного искусства» Хонера (нем.) ]. Как ни почтенен этот список, он, очевидно, далеко не полон; в нем мы не находим, например, имен Монтескье, Ансильона, Йоганна фон Мюллера, Малле дю Пана, Мендозы, Киевенгюллера (Graf Khevenhüller) и др., с которыми Клаузевиц был, несомненно, знаком, а с некоторыми — и очень серьезно. Но несколько странно не видеть среди военных авторов трудов классической древности, вроде Арриана, Полибия, Цезаря и др., особенно второго из них, пользовавшегося всегда большой популярностью. Наполеон, как известно, очень внимательно штудировал это далекое время, находя в нем много поучительного.

Как бы то ни было, но мы видим, что Клаузевиц был знаком со всем тем книжным ассортиментом военного обихода, который в его время исчерпывал собою, пожалуй, все, более или менее заслуживающее внимания.

Кроме этого специального материала Клаузевиц с удовольствием занимался математикой, восторгаясь в математических темах не только чистотой и точностью научных восприятий, но и их дисциплинирующим влиянием на мышление. Вообще, эти первые годы отмечены большим увлечением со стороны Клаузевица отвлеченными идеями, хотя он никогда не забывал рассуждать по их содержанию и сближать их с суровыми или серыми картинами реально-практической жизни. В связь с этой особенностью духовных переживаний можно поставить значительное безразличие Клаузевица к религиозным вопросам; «…религия, — писал он 8 октября 1807 г., — не должна отвращать наши взоры от этого мира».

Было бы интересно установить ту градацию влияний, которые были оказаны на Клаузевица прочитанными им авторами, но для решения этого сложного вопроса мы едва ли найдем достаточно биографического материала. Лишь мимо некоторых влияний мы не можем пройти молчанием. В записках Клаузевица мы находим следы довольно раннего знакомства с Монтескье, а некоторые данные говорят о серьезном характере этого знакомства с французским писателем, о некоторого рода увлечении им, впрочем, очень распространенном в годы жизни Клаузевица. Но особенно большое впечатление произвел на него великий учитель реализма Макиавелли. Клаузевиц с несомненным вниманием проштудировал все его три главных труда «О государе», «Рассуждения на первую декаду Тита Ливия» и трактат «Военное искусство».

«Никакое чтение, — говорит Клаузевиц в манускрипте от 1807 г., — не принесет такой пользы, как чтение Макиавелли…» Некоторые страницы этого писателя устарели; другие представляют собою вечную истину [57] Такую же мысль когда-то высказал М. И. Драгомиров по отношению к самому Клаузевицу: «В записке (разумеется „Учение о войне“ как заключительное слово наследному принцу по окончании им курса военных наук) Клаузевица есть устарелые места… Но они касаются только внешней, материальной стороны военного дела; все же, касающееся его духа, выражено гак, что остается непреложным навсегда». . Фридрих II написал своего «Анти-Макиавелли», но он остался верным учеником Макиавелли. «Было бы очень легко набросать параллель между Макиавелли и Клаузевицем: тот же вкус к истории и дипломатии, то же увлечение идеей спасения своей страны, даже любовь к сильным натурам, даже культ энергии». Последняя черта особенно важна. Клаузевица глубоко увлекало правило Макиавелли: «Что бы ты ни делал, не делай наполовину». В труде Клаузевица под заглавием «Bemerkungen und Einfälle» [ «Замечания и идеи»], написанным, по-видимому, пред Йеной [58] В перечне Шварца этот манускрипт значится под номером тринадцатым. , мы находим повторенной фразу Макиавелли (из рассуждений на Тита Ливия I, 23): «Будет неразумным делом, ставя на карту все, чем владеешь, в то же время не пустить в ход всех своих сил». «Нет более сильной политической истины, — говорит в этом случае Клаузевиц, — никакая другая не может служить лучшим фундаментом для военных дел, ни одна не побуждает к большей энергии».

В другой из своих заметок Клаузевиц подчеркивает важность 21 главы «Государя» для всякой дипломатии; а в этой главе Макиавелли устанавливает, что «нерешительные владыки, оставаясь нейтральными, когда воюют их оба соседа, подвергают себя худшим опасностям, и что они сделали бы лучше, открыто заявив себя другом или недругом». Нет ничего легче, как на страницах трудов Клаузевица отыскать повторение многих мыслей Макиавелли, подкрепленных свежими примерами и защищенных с полной убежденностью.

К этим же 3–4 годам после Академии относятся первые литературные труды Клаузевица. Их интересно проследить как последующие ступени, подведшие автора к его классическому труду. Нужно подчеркнуть, что Клаузевиц, помимо последнего труда, писал вообще много, писал легко, живо, отзываясь на современность и ее запросы. И что это было в нем прирожденное дарование, а не натасканная журналистикой сноровка, показывают первые же его труды, отмеченные зрелостью и отчетливостью выражений, непринужденностью и ясностью стиля, сильным пафосом критического нажима. Другое дело с идеями — они копятся и растут постепенно, постепенно же корректируясь, дополняясь или округляясь, как плоды на дереве, чтобы дозреть в его конечной работе.

После Академии Клаузевиц горячо продолжал свои военные работы и принимал большое участие в Военном обществе (Militärische Gesellschaft), только что основанном. В 1804 г. открылась дискуссия по вопросу о стрелковом бое, и, вероятно, отвечая на поднятую тему, Клаузевиц написал статью, оставшуюся неизданной и носившей название: «Über die Bestimmung des dritten Gliedes» («О назначении третьей шеренги»). Эта статья имеет ныне чисто историческое значение и говорит лишь о близком внимании Клаузевица к тактике, но одна мысль статьи, перешедшая затем в Exercierreglement 1812, заслуживает быть здесь повторенной, а именно: «Пехота должна уметь драться на открытой и пересеченной местности, против сомкнутых и рассыпанных войск» [59] «Die Infanterie muss im offenen und im durchschnittenen Terrain, gegen zerstreute und geschlossene Truppen fechten können». . Идея, сказанная пред Йеной, говорила и о понимании современных событий (войны французской революции и Наполеона), и о значительной прозорливости молодого автора.