Лев Трегубов - Эстетика самоубийства

Высказав это и подобное этому как бы для всех, он обнимает жену свою Паулину и, немного смягчившись по сравнению с проявленной перед этим непоколебимостью, просит и умоляет ее не предаваться вечной скорби, но в созерцании его добродетельно прожитой жизни постараться найти достойное утешение, которое облегчит ей тоску о муже. Но она возражает, что сама обрекла себя на смерть, и требует, чтобы ее убила чужая рука. На это Сенека, не препятствуя ей прославить себя кончиной и побуждаемый к тому же любовью, ибо страшился оставить ту, к которой питал редкостную привязанность, беззащитную перед обидами, ответил: „Я указал на то, что могло бы примирить тебя с жизнью, но ты предпочитаешь благородную смерть; не стану завидовать возвышенности твоего деяния. Пусть мы с равным мужеством и равной стойкостью расстанемся с жизнью, но в твоем конце больше величия“.

После этого они одновременно вскрыли себе вены на обеих руках. Но так как из старческого и ослабленного скудным питанием тела Сенеки кровь еле текла, он надрезал себе также жилы на голенях и под коленями; изнуренный жестокой болью, чтобы своими страданиями не сломить духа жены и, наблюдая ее мучения, самому не утратить стойкости, он советует ей удалиться в другой покой. И так как даже в последние мгновения его не покинуло красноречие, он позвал писцов и продиктовал многое, что впоследствии было издано…

Между тем Сенека, тяготясь тем, что дело затягивается и смерть медлит приходить, просит Стация Аннея, чью преданность в дружбе и искусство врачевания с давних пор знал и ценил, применить заранее припасенный яд, которым умерщвляются осужденные уголовным судом афиняне (цикуту). Яд был принесен, и Сенека его принял, но тщетно, так как члены его уже похолодели и тело стало невосприимчивым к действию яда. Тогда Сенеку погрузили в бассейн с теплой водой, и он обрызгал ею стоящих рядом рабов со словами, что совершает этой влагой возлияние Юпитеру Освободителю. Потом его переносят в жаркую баню, и там он испускает дух, после чего его труп сжигают без торжественных погребальных обрядов. Так распорядился он сам в завещании, подумав о своем смертном часе еще в те дни, когда владел огромным богатством и был всемогущ».

Жена Сенеки по приказу Нерона была спасена. Немногие даже великие философы в жизни руководствовались собственными высказываниями. Сенека относится к тем немногим. Он говорил так, как жил, и жил так, как говорил. «Лучшее из устроенного вечным законом то, — говорил Сенека, — что он дал нам один путь в жизнь, но множество — прочь из жизни… В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит… Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится — можешь вернуться туда, откуда пришел».

Смерть Сенеки, подобно смерти Сократа, в последующих веках неоднократно становилась сюжетом литературных и живописных произведений. Можно вспомнить известное великолепное произведение русского поэта А. Н. Майкова «Три смерти».

В набросках к предисловию к поэме Майков пишет, что в ней он «строго старался соблюсти историческую верность. Характер эпохи, картина общества, характер каждого лица — вот черты, от которых уклониться было бы грех».

В произведении Майкова волею автора сведены три персонажа, каждый из которых, по ложному обвинению Нерона в заговоре, был приговорен к самоубийству.

Один из них философ Сенека, второй — известный римский поэт Лукан, и третий — эпикуреец Люций.

Лукан — молодой поэт, избалованный счастьем, вниманием толпы почитателей — приговорен, вместе с Сенекой и Люцием, жестоким императором Нероном к самоубийству, но не хочет и боится уходить из жизни. В поэме он являет нам собой полную противоположность стоическому мужеству Сенеки и веселому эпикурейству Люция, который, хотя и не прочь еще пожить, но заявляет, что если уж на то пошло — «лучше умереть шутя, чем плакать, рваться как дитя».

Лукан же в начале поэмы готов на коленях ползти в Сенат, чтобы вымолить себе прощение. Сенека и Люций каждый по-своему убеждают малодушного Лукана принять неизбежное и не ронять своей чести в последние минуты.

Более того, когда ученики предлагают Сенеке и Лукану, переодевшись в женские платья, тайно бежать, Сенека отказывается: «Беги, Лукан! Мне с сединою нейдет убегать от врагов… Мой друг, не дважды умирать! Раз — это праздник!.. Каждый шаг свой знаю я!» Майков дает возможность великому философу спастись, но тот отвергает унизительное для себя переодевание и бегство.

Ученик, восхищенный стойкостью и возвышенностью духа Сенеки, рассказывает, что по дороге к нему он видел окруженные народом носилки с трупом Эпихариды, которую страшно пытали подручные Нерона, но которая «в жестоких муках не винилась и никого не предала!.. Трещали кости, кровь текла… В носилках петлю изловчилась связать платком — и удавилась. Воскликнул сам центурион: „В рабынь вселился дух Катонов!“»

«И ты хотел, чтоб мы бежали!» — восклицает пораженный мужественным примером самоубийства простой женщины Лукан, забыв о своем недавнем малодушии. «Сенека! И взглянуть стыжусь на образ твой, как совесть, строгий! Да разве мог я жить как трус? Нет, нет! Клянусь, меня не станут геройством женщин упрекать!»

Лукан обнимает Сенеку и друзей и перед лицом смерти оценивает свою жизнь как свое самое главное произведение:

И, попрощавшись со всеми, уходит, чтобы совершить свой последний героический творческий акт.

Вслед за ним и Сенека останавливается перед бросившимися к нему учениками и, проведя рукой по лицу, говорит тихо и торжественно:

Эпикуреец Люций же, которого все, что будет после смерти, интересует мало, предпочитает в оставшиеся перед смертью часы весело провести время и приказывает слуге пригласить всех друзей в свою приморскую виллу, где снаряжает роскошный ужин с цветами, вином, балетом вакханок, хором фавнов. «И на коленях девы милой» он в последний раз упивается видом спящего моря, трав, заходящего солнца и «умирает шутя», как мудрый сибарит, приняв яд, смешанный с вином, из рук красавицы, которая и сама не знает, что подает.

Мужественный стоицизм, веселое эпикурейство и возвышенный эстетизм, которые многие исследователи истории Древнего Рима связывают с нарастающей порочностью, пресыщенностью и развращенностью древних римлян, столь часто заканчивались самоубийствами.