Владимир Лапенков - История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории.

Типичное обвинение, брошенное в сторону кино-, теле-, видеокультуры, — характеристика ее как наркотической бездуховной жвачки и средства оболванивания масс. Все верно, но нет, как известно, худа без добра — психотерапевтический эффект «плацебо» здесь также очевиден. Трудно себе даже представить, какие формы могла бы принять ментальная жизнь общества, отними у него вдруг комфортный и безопасный мир виртуального.

В самом деле, виртуализация, фантазийное и интеллектуальное мифотворчество — это вещи вполне естественные и даже неизбежные, но если в прошлые времена они «курировались» и сдерживались ритуалами, церковью, партийной властью, то сегодня они ограничены только техническими возможностями воспроизведения. Вот лучшая замена «дедушке» Фрейду с его «сублимациями» и «перверсиями». Все мыслимые виртуальные сюжеты — научная и сказочная фантастика, НЛО, пришельцы, монстры, гоблины, биороботы, клоны и т. д. и т. п. Мир фантазий неисчерпаем, правда, и самые дерзкие из них всегда что-то напоминают, отсылают по цепочке друг к другу или к ряду уже знакомых вещей и сюжетов.

Утрируя (но не слишком сильно), представим себе фабулу, в которой бригада космических рейнджеров преследует доктора Злоберга и его отмороженных клонов во всех пространственных и временных измерениях. Основные стычки происходят в эпохи великих войн, репрессий, коллективизации и приватизации (точнее, эпохи становятся таковыми из-за этих боевых столкновений); короче, сплошной исторический «расколбас». Но где-нибудь в середине сюжета, между разборкой с орками и сборкой кибер-вселен-ной, проводится лирическая линия с хеппи-эндом. Немолодой, но интеллигентный андроид, без вредных привычек, ищет свою «половинку» в иных мирах. Желательна андроидка с постоянной пропиской и обликом (т. е. без протеистических склонностей), можно — с андроидиками.

Нет, пожалуй, никакие гротески и пародии не могут конкурировать с фонтанирующим «Железным потоком». На долю личного и тем более общественного интеллектуального сумасшествия, «идей фикс», изобретений вечного двигателя и историософских идей, общественно опасных утопий/прожектов практически ничего не остается (либо подобные проекты бытуют в маргинальном пространстве, в районе «Красных фонарей»). Голливуд — новый Небесный Иерусалим, Китеж, Хрустальный Град, Беловодье и Лебедия. Но там, в их наземном отражении, за доморощенного гения/чудика/фаната работают профессионалы. У нас (и вообще на Востоке) нет своего профессионально изощренного Голливуда (в этом плане мы выглядим бедными лютеранами-частниками на фоне пышного ритуализма католиков), а импорт не столько успокаивает, сколько излишне возбуждает национальную мысль. Даешь нашего Кинг-Конга! А было бы еще приятней, кабы ихний «кинг» нашим «конгом»-эмигрантом оказался…

Что до тонких связей реальной истории и виртуальной, или, что то же — связи истории с человеческой психикой, то мне вспоминается одна лекция покойного Натана Эйдельмана. Речь тогда шла о веке Александра I. Наверное, многие помнят так называемую «тайну» смерти Александра I: якобы вместо императора был захоронен кто-то другой, а сам он «преобразился» в старца Федора Кузьмича. И здесь Эйдельман задал своим слушателям провокационный вопрос: а чего больше хотелось бы присутствующим — чтобы эта история оказалась тривиальной сплетней или чтобы в гробнице императора действительно оказалось «постороннее» тело? И практически все присутствующие признались, что предпочли бы второй, романтический/романический вариант… Такая вот информация к размышлению.

С точки зрения психофизиологии это легко объяснимо: чисто механическая «правильность», предсказуемость, повторяемость и монотонность гасят всякий живой интерес к предмету, особенно — к гуманитарному. Правда, интерес к событиям и героям обычно весьма избирателен, одни группы всегда более популярны, чем другие. По моим наблюдениям, те факты, что чаще прочих подвергаются перетолкованиям и опровержениям, как раз более всего соответствуют своему изначальному описанию, т. е. реальности (в классическом значении термина). А вот многие моменты, что принимаются как нечто само собой разумеющееся, нередко вызывают определенные подозрения при внимательном рассмотрении.

Туг меня очень легко можно поймать на слове и повторить сакраментальный вопрос «куратора-прокуратора» Истины, всадника Понтия Пилата: «Что есть истина?» Вопрос, как говорится, интересный и с веками актуальность свою не теряющий. Действительно, от древнегреческой философии до квантовой физики и постмодернизма тянется линия понимания относительности любой истины и даже принципиальной множественности таковой. С этим, кстати, никто никогда и не спорил, проблемы возникали только при категорическом отказе в признании какого-либо конкретного положения. Другая, уже чисто современная проблема, это доведение принципа относительности до полного абсурда, когда что угодно может стать чем угодно, все равно всему, а нечто — ничему.

У постмодерна своя истина, «сетевая». Здесь любое высказывание не может оставаться в гордом одиночестве, оно всегда «цитатно», чревато отсылками к другим высказываниям, намеками, перекличками, передразниванием, перемигиваньем. Всякий «факт», всякое устоявшееся определение подозрительны, греховны, так сказать, от рождения и могут «спастись» лишь затерявшись в толпе им подобных. В таких условиях размывается и некогда четкая граница между ♦поэзией и правдой», добром и злом, виртуальным и реальным. Однако утешает то, что реальные постмодернисты, если чем заинтересованы, никогда не перепутают свой интерес с чужим и всегда безошибочно определят цену тому или иному объекту. Иногда (а скорее, часто) крайности сходятся: на первый взгляд современный «мифодеятель» кажется угрюмым, авторитарно настроенным и ценностно озабоченным человеком, но и для него факты не существуют, если они не работают на Идею.

Эта, всегда неожиданная, связь утопии и реальности довольно загадочна по своей сути и даже немного нервирует, когда слишком много думаешь о подобных вопросах. Как мы уже говорили, сама по себе тяга к фантазии и мифотворчеству абсолютно естественна, всеобща и неистребима, хотя в некоторые времена и в некоторых странах она приобретает опасную тенденцию к экспансии в научную или общественно-политическую область. Столь хорошо знакомое желание «сделать сказку былью».

Мифология неоднородна и с древнейших времен делится на эзо- и экзотерическую, на мифы и ритуалы для масс и мифы интеллигентские — гностицизм, оккультизм, тайные общества, квазинаучные теории, металитературные и внутриполитические игры, от анонимных древних апокрифов до современных фантастов, от искателей потерянных духовных сокровищ до разоблачителей «мировой закулисы».