Анатолий Левандовский - Триумвиры революции

Слепцы! Они забыли простую истину: как ни золоти прутья клетки, она все равно останется клеткой.

А король, королева, их близкие, остатки их двора - все они чувствовали себя пленниками. Было наивным надеяться, что Людовик XVI, с детства смотревший на себя как на помазанника божьего, окруженный блестящей и раболепной знатью, согласится стать "конституционной исполнительной властью", королем без дворянства и духовенства, лишенным своего величия и своих прерогатив, обреченным на роль рычага в руках новых хозяев страны.

Король и королева ни минуты не думали о примирении с подобным порядком вещей. Когда народ сорвал все попытки обратиться к силе, решили проявить показную покорность и тайно вести переговоры с врагами революции. Мирабо подсказал план действий: пусть Людовик тайно бежит из страны, отдастся под покровительство иностранных государей, а затем с их помощью восстановит во Франции абсолютную монархию!..

План показался соблазнительным. И хотя сам Мирабо до 1791 года не дожил, именно теперь, получив большие средства благодаря цивильному листу, коронованные пленники решили действовать.

21 июня Париж был разбужен гудением набата и тремя пушечными выстрелами. Свершилось: птички улетели, золоченая клетка оказалась пустой.

Впрочем, большая часть парижан знала все задолго до набата. С семи утра люди были на ногах. С удивлением и гневом обсуждали новость. Гревская площадь, Пале-Рояль, набережные и Тюильрийский парк были похожи на живое море. Секции и клубы объявили свои заседания непрерывными. Народ проник во дворец. Портрет короля был сброшен, а личные вещи королевы топтали ногами. Кто-то высказал предложение: если короля схватят и привезут обратно, выставить его на три дня на публичное посмеяние, а затем выдворить из Франции. Предложению аплодировали. Измена монарха рассеивала монархические иллюзии народа.

Учредительное собрание было ошеломлено. Бегство короля застало его врасплох. Растерянные законодатели срочно принимали "временные меры" с целью успокоить народ. В разгар прений прибыл запечатанный пакет. Это был манифест сбежавшего короля. Считая себя в безопасности, Людовик сбрасывал маску. Он показал истинную цену своих прочувствованных речей. Тоном повелителя он отчитывал депутатов, называя их бунтовщиками, и заявлял, что вернется во Францию "...когда наша святая церковь будет уважаться, а управление - покоиться на твердой основе".

Законодатели проглотили пилюлю. Перед лицом возможного восстания они думали об одном: как бы закрепить свои позиции и не дать слишком большого простора натиску слева. Вопреки всему они решили сделать вид, что не верят предумышленному бегству короля. Лидеры крупной буржуазии уже в эти первые часы выдвинули версию, будто Людовик XVI покинул Париж "против своей воли", поскольку он был "похищен". Этой идеей и было проникнуто официальное заявление, опубликованное в печати.

Вечером 21 июня Максимилиан Робеспьер явился в Якобинский клуб раньше обычного. Неподкупный был встревожен: его одолевали дурные предчувствия. Рассеянно слушал он первые речи. Ему казалось, что ораторы говорят не о главном. Вот, например, Барнав: зачем требует он, чтобы якобинцы одобрили меры, принятые Учредительным собранием? Что это за меры и какой от них толк?

Максимилиан пожимает плечами и просит слова.

Он говорит долго.

Он обвиняет.

Обвиняет короля, предавшего родину и революцию, его сообщников, организовавших бегство, контрреволюционную эмиграцию, главой которой отныне станет беглец, министров, бывших орудиями короля, депутатов Собрания, проявивших ничем не оправданное попустительство. Разве не видят якобинцы, что народу со всех сторон расставлены ловушки? Разве не ясно, что впереди кровавые события, что погибнут многие патриоты?

Робеспьер обводит грустным взглядом присутствующих. Внемлют ли они его предостережениям?

- Я знаю, - заключает он, - знаю твердо, что, разоблачая стольких власть имущих в преступной деятельности, я точу против себя тысячу кинжалов. Но если уже в начале революции, когда Национальное собрание не замечало меня, я готов был принести жизнь в жертву истине, то теперь, после того как мои сограждане заплатили мне за эту жертву своей любовью, я приму почти как благодеяние смерть, которая не даст мне быть свидетелем бедствий, на мой взгляд неизбежных!..

Зал замер.

Но вот вскочил молодой человек с развевающимися волосами и, устремив горящий взор на оратора, поднял руку, призывая к клятве:

- Робеспьер! Мы не дадим тебя в обиду! Мы все умрем за тебя!

И восемьсот членов клуба, как один, встали вслед за Демуленом. Подняв правую руку, каждый поклялся именем свободы сплотиться вокруг Неподкупного.

Этот день принес ему власть над сердцами якобинцев.

Утром 22 июня парижане, потягиваясь и зевая, говорили:

- Короля у нас нет, а спали мы очень хорошо.

По улицам бежали газетчики, распространяя свежие листки.

"Не нужно нам больше ни королей, ни диктаторов, ни императоров, ни протекторов, ни регентов! Не надо Лафайета, не надо Орлеанского!" - писал в своей газете журналист-демократ Бонвиль.

Ему вторил "Друг народа":

"Пришло время снести головы министрам и их подчиненным, Лафайету, всем злодеям главного штаба, всем антипатриотическим генералам, мэру Байи, всем контрреволюционерам ратуши, всем изменникам Национального собрания".

Но, в отличие от Бонвиля, Марат считал, что для предотвращения контрреволюции необходимо установить кратковременную патриотическую диктатуру. Диктатором-трибуном мог бы стать, по мысли журналиста, Робеспьер, Дантон или же он сам, Марат.

А на улицах тем временем распевали антироялистскую песенку, тут же сочиненную на мотив знаменитого "Мальбрука":

Толстяк в поход собрался,

Миротон тон-тон, миротен,

Он с нами не остался,

Но грянет судный день!

Зачем ему корона?

Моротен тен-тен, миротон,

Он сам скатился с трона,

А мы разрушим трон!..

Так царственные беглецы, сами не желая того, пролагали дорогу к республике. Мысль о ней уже проникла в тысячи сердец. И Клуб кордельеров не замедлил составить петицию с требованием провозглашения республики!..

Весь день по Парижу проходили толпы манифестантов. А вечером началось новое волнение. Люди передавали друг другу весть:

- Он арестован!..

Беглецов остановили вечером 21 июня в городке Варенн, совсем неподалеку от цели их путешествия. Не Лафайет, не Байн и не буржуа, одетые в мундиры национальной гвардии, проявили революционную бдительность. Простой человек, почтовый служащий Друэ, узнал короля и забил тревогу; простой народ окрестных городишек и деревень, вооруженный пиками и косами, преградил путь монаршей карете, задержал предателей и заставил их повернуть обратно.