Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

После обмена приветствиями с представителями Советского прави­тельства делегация перешла под покровительство германского посла. Один лишь Риббентроп по соображениям безопасности был доставлен в германское посольство в специальном автомобиле Сталина. В распоря­жение делегации с советской стороны не было предоставлено никакой резиденции, и посол Шуленбург с трудом разместил ее в здании бывше­го австрийского посольства, которое «со времени аншлюса» стало как бы филиалом и придатком германского посольства. Здесь и находилась кое-как разместившаяся немецкая делегация — в здании с видом на ве­ликолепный отель, который Советское правительство отдало в распо­ряжение западных военных миссий на время их пребывания в Москве.

Не предусматривал протокол и питания делегации. Поэтому снача­ла пришлось устроить в апартаментах германского посольства импро­визированный завтрак «в самом узком кругу» (Кёстринг). Во время завтрака Риббентроп под давлением растущей неуверенности в осуще­ствимости своей «миссии» выразил «явную обеспокоенность». Не вы­держав, он с нескрываемой озабоченностью спросил сидевшего рядом военного атташе: «Как все это сложится?» В ответ Кёстринг попытался авторитетно продемонстрировать «знание восточного склада мышле­ния», заявив, что здесь «считается главным много затребовать, а потом позволить партнеру кое-что выторговать». Но эти его рассуждения имели «мало успеха... Обеспокоенность не покинула Риббентропа, и он явно продолжал все больше возбуждаться» [1184]. Его «миссия» состояла — чего Кёстринг еще не знал — не в том, чтобы путем трудных, но коррек­тных переговоров добиться выгодной для обеих сторон договоренности. Напротив, он хотел, предав чужие народы и страны более чем неопре­деленной судьбе, выключить высший политический разум Сталина, с тем чтобы «по возможности быстро уладить дело» с договорами и затем «немедленно уехать» [1185]. Молниеносный характер этого визита и расчет на определенный ослепляющий эффект имиджа Риббентропа как пре­успевающего карьериста, несомненно, принадлежали к некоторым за­ранее скалькулированным элементам разработанной Гитлером стратегии успеха.

Перекусив на скорую руку, рейхсминистр — по рассказу Клей­ста — попросил Шуленбурга и Хильгера «доложить о новейшем разви­тии ситуации в Москве, а также о бытующих здесь нормах обращения при подобных визитах». На деле он явно выразил этими словами свое очевидное неудовольствие советским протоколом, который никак не соответствовал начавшемуся государственному визиту. Он распоря­дился, чтобы посольство выяснило, не планируется ли советской сторо­ной по крайней мере в отношении последующей части визита повышение ранга последнего. Но, несмотря на все усилия, писал впо­следствии Риббентроп, «так и не удалось выяснить, кто будет вести пе­реговоры со мной — Молотов или сам Сталин. Странные московские нравы» [1186].

Шуленбург и Хильгер проинформировали его о разработанной ими «программе на завтрашний день. Оставить в своем распоряжении до­статочно времени и не проявлять сверхспешки — таков их совет... Но Риббентроп вдруг раздражается. Резким жестом руки, выражающим крайнее нетерпение, он прерывает своих советников и без всяких даль­нейших разъяснений велит Шуленбургу сообщить в Кремль, что он не позднее чем через 24 часа должен вернуться в Германию. Приказ вы­полняется, и уже час спустя Риббентроп в сопровождении Шуленбурга и Хильгера направляется в Кремль» (Клейст). Когда они покидали по­сольство, произошел характерный эпизод. Риббентроп спросил совет­ника посольства Хильгера, который относился к идее заключения пакта с глубокой озабоченностью, о причинах его удрученности [1187]. В от­вет Хильгер выразил опасение посольства, подчеркнув, что намечае­мое сближение может быть успешным и плодотворным лишь до тех пор, пока Германия будет оставаться сильной. Этим он хотел подчеркнуть, что в случае германского нападения на Польшу оказалась бы неизбеж­ной война с западными державами, которая, став затяжной, была бы непосильной для Германии. Риббентроп «с присущим ему высокомери­ем» отмел обоснованность озабоченности Хильгера, заявив: «Если это все, чего вы опасаетесь, то я могу Вам сказать, что Германия справится с любой ситуацией».

На эту первую встречу Риббентроп отправился в сопровожде­нии посла и переводчика. Эксперт по вопросам международного права посол Гауе был приглашен только на вторую встречу. Это может служить указанием на то, что Риббентроп хотел сначала со­ставить себе представление о настроенности Советского правитель­ства и степени его готовности к переговорам, а во-вторых, специально обсудить вопросы, связанные с дополнительным прото­колом, чтобы потом, уже выложив все карты, не натолкнуться на отказ. Если он велел подготовить несколько вариантов секретного дополнительного протокола, то после первой встречи в Кремле он уже знал, к чему сводились советские требования и какие из фор­мулировок следовало отобрать для второй встречи. Переговоры ве­лись в рамках двух встреч, из которых вторая затянулась до утра 24 августа. Ниже предпринимается попытка впервые реконструиро­вать ход этих бесед и переговоров [1188].

В Кремле три названных представителя Германии были проведены в длинный кабинет, в другом конце которого их ожидали Сталин и Мо­лотов [1189]. Позже к ним присоединился В. Павлов, молодой русский пере­водчик, которого предпочел сам Сталин. Прием рейхсминистра иностранных дел, прибывшего для заключения договора, в одном из ка­бинетов Сталина был еще одним доказательством подчеркнуто незна­чительного протокольного статуса, в соответствии с которым проходил его визит. Личное присутствие Сталина, обескуражившее немецкую сторону [1190], отнюдь не противоречило этому: оно, согласно наблюдению Хильгера, было «шагом, заранее рассчитанным Сталиным на эффект, и одновременно являлось для Риббентропа намеком на то, что либо дого­вор будет заключен тотчас же, либо он не будет подписан никогда» [1191].

Заявление Риббентропа на процессе Международного военного трибунала о том, что «оказанный ему Сталиным и Молотовым прием» был «очень радушным» [1192], являлось одним из его многочисленных пре­увеличений и искажений; он прибегнул к нему, пытаясь ради собственного спасения зачислить в свои сообщники и Советское правительство [1193]. Ведь в действительности, по словам Хильгера, Риб­бентроп сам «после короткого, формального приветствия», с которым к нему обратился Сталин [1194], «стал рассыпаться в уверениях относительно доброй воли германской стороны, которые Сталин воспринял сухо и по-деловому» [1195]. В противоположность Риббентропу Сталин в ходе даль­нейших переговоров вел себя «очень естественно и непретенциозно» [1196].