Ирина Карацуба - Выбирая свою историю.Развилки на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Власти метались от ужесточения борьбы с хозяйственной самодея­тельностью граждан к ее поощрению. 15 мая 1986 года вышло поста­новление ЦК КПСС о борьбе с нетрудовыми доходами, призывавшее к искоренению чуждой социализму частнособственнической идеологии. Но не успели граждане включиться в новую борьбу со стяжателями, как 14 августа было разрешено создание кооперативов по сбору и пе­реработке вторичного сырья, а 19 ноября 1986 появился «Закон об ин­дивидуальной трудовой деятельности». Два новых закона открывали путь, хотя и тернистый, легальному частному предпринимательству.

Все эти экономические новации только способствовали ускоренно­му краху советской хозяйственной системы. Прямолинейный Егор Ли­гачев, назначенный в Политбюро ЦК курировать антиалкогольную кампанию, вел дело прямиком к сухому закону. Производство «ликеро-водочных изделий» сократили на 40% в первые же полтора года, в мес­тах традиционного виноделия вырубались сортовые виноградники. В ожидании открытия винных магазинов у дверей выстраивались кило­метровые очереди, а после «штурма» оттуда нередко выносили задав­ленных насмерть. По официальной статистике, потребление алкоголя сократилось с 8,4 литра в 1984-м до 3,3 — в 1987-м. Но страна вовсе не стала меньше пить. В ход пошли алкогольные суррогаты от дешевых одеколонов до мебельной морилки. В магазинах появились объявления о продаже одеколона с 14 часов и не более двух пузырьков «в одни ру­ки». Производство самогона приняло небывалые прежде масштабы.

Гигантский Госагропром (5000 чиновников коего должны были вести отчетность по 150 000 показателей) оказался недееспособен, и фактическое распоряжение сельским хозяйством перешло в руки районных и областных агропромышленных объединений, в результа­те чего распределение дефицитных ресурсов оказалось в руках мест­ных партийно-хозяйственных кланов. В 1989 году Госагропром без лишнего шума распустили, восстановив сельскохозяйственные ведом­ства, но контроль центра за этой важной сферой был утрачен.

Госприемка, в которую отвлекались с производства лучшие спе­циалисты, браковала до половины промышленной продукции. Дирек­тора и трудящиеся возмутились — «план горел», а вместе с ним и пре­мии. Вскоре госприемка приказала долго жить.

Катастрофой обернулось массированное вливание капиталов в машиностроение — отрасль, не дающую скорой отдачи на потреби­тельском рынке. Советское машиностроение на мировой уровень не поднялось, а казна была истощена, государство вынуждено было рез­ко сократить закупки продовольствия и предметов потребления за ру­бежом. Начался настоящий «товарный голод».

Гораздо большее значение, нежели эти экономические акции, имела «кадровая политика» Горбачева, преследовавшая две основные цели. Во-первых, устранялись откровенные коррупционеры — «пере­рожденцы», вроде ленинградского партийного начальника Романова, жившего буквально по-царски (для свадьбы его дочери позаимствова­ли музейные императорские сервизы) и московского — Гришина, пре­вратившего столицу в свою криминально-феодальную вотчину. Во-вторых, с верхних ступеней номенклатуры постепенно устранялись все, не сочувствовавшие реформаторскому курсу Горбачева. За пер­вые два года своего правления Горбачев сменил 70% членов Полит­бюро, 60% секретарей областных парторганизаций и 40% членов ЦК КПСС. На освободившиеся места генсек ставил людей, пользующихся его личным доверием. Министерство иностранных дел возглавил Эдуард Шеварднадзе, Верховный совет — друг Горбачева со студенче­ских времен Анатолий Лукьянов, отдел ЦК, ведавший идеологией и пропагандой, — сторонник радикальных перемен, сосланный после свертывания косыгинских реформ послом в Канаду, Александр Яков­лев. «На Москву» вместо Гришина был переведен энергичный секре­тарь свердловского обкома Борис Ельцин.

Но подлинное новшество горбачевской политики, имевшее дале­ко идущие последствия, заключалось в «гласности». Словечко это, не­переводимое на другие европейские языки, впервые появилось в Рос­сии в эпоху первой «оттепели» в начале царствования Александра П. В 1862 году Чернышевский ехидничал, что «гласность — это бюрокра­тическое выражение, придуманное для замены выражения "свобода слова"» и придуманное по догадке, что выражение «свобода слова» может показаться неприятным или резким кому-нибудь». Горбачев­ская гласность поначалу и предполагала только оглашение фактов ли­хоимства, нераспорядительности и т.п. явлений, мешающих реализа­ции «потенциала социализма». Но и ограниченная открытость власти для «критики снизу», даже простое описание реального положения дел, были для отвыкшей от этого страны явлением чрезвычайным, быстро изменившим общественную атмосферу.

Первым актом новой политики стал показ по телевидению 17 мая 1985 года встречи Горбачева с ленинградским партийным «активом». Впервые многое из того, о чем говорилось «в закрытом порядке» в партийных верхах было, по выражению Горбачева, «выплеснуто на всех». Цензура продолжала существовать, но рамки допустимого бы­ли существенно раздвинуты. В феврале 1986 года на XXVII съезде партии Горбачев провозгласил, что «зон, свободных от критики» быть вообще не должно. Однако на практике власть продолжала «дозиро­вать» информацию, доступную общественности.

Подлинная цена дозированной информации была невелика, что особенно ясно показала страшная катастрофа, произошедшая в ночь на 26 апреля 1986 года на Чернобыльской атомной электростанции недалеко от Киева. Выброс радиоактивных элементов в результате аварии был в 90 раз больше, чем в Хиросиме. Радиоактивное облако дотянулось до стран центральной и северной Европы, где предприни­мались энергичные меры по оповещению населения об опасности и его защите. В СССР об аварии коротко сообщили только 28 апреля, эвакуация жителей из смертельной «тридцатикилометровой зоны» началась 2 мая. Первомайская демонстрация и детский праздник на улицах Ки­ева были проведены с обычной помпой.

Стратегия слома «механизма торможения», которую сам Горбачев избегал формулировать прямо (это сделал экономист Гавриил Попов), предполагала сокрушить его «массовым движением трудящихся, опи­рающимся на волю руководства партии». Главной задачей горбачев­ской гласности тем самым становилась пропаганда реформаторских идей и обличение пороков административной системы, сложившейся после смерти Ленина.

Интеллигенция с энтузиазмом включилась в процесс «ликвидации белых пятен» — фальсификаций и умолчаний, которыми изобиловала отечественная история. Именно в это время родился знаменитый афо­ризм о России как о стране с «непредсказуемым прошлым». Объектом главного удара новой публицистики стала сталинская эпоха. В 1986г. на экраны был выпущен блестящий фильм Тенгаза Абуладзе «Покая­ние», снятый еще в 1984-м, но отправленный «на полку» советской цензурой. Гротескное изображение диктаторского режима советского типа завершалось символической сценой. Услышав, что улица имени великого вождя не ведет к храму, пожилая дама задумчиво вопроша­ла: «Зачем нужна улица, если она не ведет к храму?» Образ улицы, не ведущей к храму, стал символом «реального социализма».