Герберт Аптекер - Колониальная эра

Взгляд этот находился в неразрывной связи с антидемократической посылкой, редко оспаривавшейся в печатных материалах, что в каждом обществе лишь немногие являются правителями, большинство же составляют управляемые. Так, вчитываясь в типичное выражение права на противодействие деспотической верховной власти — например, проповедь Джозефа Мосса 1715 года, где утверждалось, что «народ должен покоряться своим правителям, пока правители держатся в законных границах», — не следует настолько сосредоточивать внимание на придаточном предложении, чтобы упустить из виду главное, которому оно придано, а именно проповедь покорности «народа» своим правителям. Джон Коттон полагал достаточным для опровержения демократии поставить вопрос: «Если народ станет правителем, то кто же будет управляемым?» «Уравнительство» считалось ересью худшего толка.

Олигархия считала излишним прибегать к какой-либо утонченности в выражении своего классового самосознания. Типично произведение Джона Уинтропа — руководителя колонии Массачусетс-Бей в первые двадцать лет ее существования, — озаглавленное «Образец христианского милосердия» (1630 год). Здесь развивается господствовавшее тогда представление, что каждое общество по необходимости делится на два класса — богачей и бедняков — и что, понятно, первые — способны и правители, а вторые — неспособны и управляемые.

Пристрастная позиция большинства диссидентских церквей усиливалась их настоянием (составлявшим столь существенную часть их выступлений против феодальной католической гегемонии) на том, что богатства богоугодны; что, больше того, самым убедительным доказательством принадлежности к избранникам божьим служит мирской успех, ниспосланный господом, и чем этот успех больше, тем вернее избрание! Таким образом, бедность являлась, в самом буквальном смысле слова, проклятием, а избранники весьма сильно смахивали на современный «цвет общества».

Так, Джон Уинтроп говорил в вышеупомянутой проповеди:

«Господь всемогущий в своем святейшем и мудром промысле так распорядился состоянием человечества, что во все времена одним надобно быть богатыми, другим — бедными; одним — возвышенными и выдающимися во власти и званиях, другим — убогими и покорными».

Разъясняя причины этого якобы непреложного божественной волей установленного положения, Джон Уинтроп, среди прочего, утверждал:

«Дабы он мог иметь больше случаев обнаруживать действие своего духа: во-первых, на злонамеренных — умеряя и обуздывая их, так чтобы богатые и власть имущие не пожирали бедняков, а бедные и сирые не восставали против своих высших и не сбрасывали их ига; во-вторых, на возродившихся духом — развивая в них свою благодать, как в великих сих — любовь, милосердие, кротость, воздержание и т. д., а в бедных и малых сих — веру, терпение, повиновение и т. д.»

И когда в конце концов диссидентские церкви стали весьма влиятельными — или государственными, как это имело место в Массачусетсе и Коннектикуте, — они сами стали оплотами консерватизма и поборниками лютой нетерпимости.

Совершенно очевидно, что, хотя в большинстве случаев интеллектуальное брожение облекалось в религиозную оболочку — ведь век был религиозный, а церковные учреждения и установления составляли главный фактор культурной и политической жизни эпохи, — в значительной мере это брожение тем не менее представало в откровенно политическом одеянии.

Для того чтобы представить более детальный и более четкий анализ данной фазы колониальной жизни и истории, мы выберем несколько выдающихся явлений и попытаемся объяснить их на фоне своего времени и места. С этой целью мы подвергнем анализу ряд весьма красноречивых эпизодов борьбы против теологической олигархии Новой Англии, в том числе те, которые связаны с Роджером Уильямсом, Анной Хатчинсон, сейлемской «охотой за ведьмами»; Джоном Уайзом и «Великим пробуждением». Мы подвергнем также анализу ряд политических полемик, в первую очередь ту, которая связана с издателем Джоном Питером Зенгером, ибо все они проливают яркий свет на уровень интеллектуального развития в колониальный период.

Вернон Л. Паррингтон в своем классическом исследовании «Дух колоний» («The Colonial Mind») выступил пионером в выдвижении гигантской фигуры Роджера Уильямса. И все-таки, выполняя это благородное дело, Паррингтон склонен был изолировать Уильямса от основного потока своего времени и тем исказить и человека и эпоху. Уильямс, писал Паррингтон, «жил и грезил в будущем, которое ему не было суждено увидеть; ему не терпелось принести людям рай, к которому они еще не были готовы. А так как люди еще не были готовы, они не могли понять оснований для его надежды; не поняв же их, они были озадачены, отдались во власть гнева и изгнали его, предоставив ему предаваться своим мечтам в дикой глуши».

Но ведь не «человек вообще» изгнал Уильямса — его изгнал правящий класс массачусетской колонии. И будучи изгнан, Уильямс вовсе не предавался своим мечтам в дикой глуши; напротив, несколько колонистов из Массачусетса, также выступавшие против этого класса, отправились с ним уже в первые недели, а вскоре за ним последовали и многие другие — причем не только из Массачусетса, но и из Англии — и совместными усилиями они превратили дикую глушь в колонию Род-Айленд. Приведенные слова Паррингтона характеризуют Уильямса как благородного, но непрактического мыслителя; а в действительности (как указывал Клинтон Росситер) «и ум и жизненный путь Уильямса характеризовало необычайно тесное единство его духовной и практической деятельности».

Решающее значение Роджера Уильямса заключается вовсе не в его уникальности и не в изгнании, постигшем его за прогрессивные идеи. Оно заключается скорее в органической связи между этими идеями, с одной стороны, и временем и местом его деятельности — с другой, что обнаружилось в тех практических успехах, которых он достиг (с помощью многих людей) в претворении этих идей в жизнь. В данном смысле жизненный путь Уильямса необычайно ярко озаряет американскую колониальную историю.

Рассматривая эгалитаризм Уильямса, его выступление против связывания церкви с государством, его призыв к свободе совести, уместно вспомнить, что все это можно найти в Утопии Томаса Мора (1516 год) — стране, помещенной им, напоминаем, в Америке. «Один из древнейших законов» Утопии, писал Мор, предусматривал,

«что никому его религия не ставится в вину… Вместе с тем, утопийцы не заставляют его угрозами скрывать свое настроение; они не допускают притворства и лжи, к которым, как ближе всего граничащим с обманом, питают удивительную ненависть».