Герберт Аптекер - Колониальная эра

Несмотря на утверждение столь выдающегося авторитета, как Перри Миллер (в его исследовании «Дух Новой Англии»), что борьба, раздиравшая Массачусетс в XVII столетии, «велась не лицами, принципиально отвергавшими диктаторское или антидемократическое правление святых, а приверженцами религиозных взглядов, шедших вразрез с официальной ортодоксией», мы считаем такой взгляд в высшей степени узким. Между тем Миллер в своем более позднем труде — биографии Роджера Уильямса — применяет тот же взгляд к данной конкретной личности и приходит к заключению, что Уильямс «фактически почти или вовсе не оказал влияния на развитие американских институтов», что прогресс, достигнутый позднее в области религиозной свободы, был завоеван на «совершенно иных основах», нежели те, которые были выдвинуты Уильямсом, и что прославляющие его «как пророка религиозной свободы» удостаивают его нимба, который ему совсем не по голове.

Миллер был озабочен тем, чтобы исправить анахронистическое представление о Роджере Уильямсе и его эпохе, которые обычно характеризовались в исторических исследованиях с точки зрения условий XX столетия. Такое представление, бесспорно, ошибочно и механистично, однако в процессе исправления Миллер хватил через край и разорвал преемственную связь истории. Он выпятил единичное за счет общего и взаимосвязанного.

Правда же заключается в том, что современники самого Уильямса рассматривали его нападки как направленные, по выражению Коттона Мезера, против «всего политического и церковного устройства края». Правда заключается в том, что Джон Уинтроп в своем «Дневнике» за 1645 год утверждал, что «великие вопросы, терзающие наш край, касаются власти правительственных чиновников и свободы народа».

Конечно, Уинтроп говорил о религиозной свободе, но ведь в действительности и понятиях того времени церковь и государство представляли собой единое целое, а чиновники являлись орудиями клира. Вот почему нападки Уильямса били по самому основанию политической, экономической и идеологической структуры общества его времени и оказали весьма глубокое и длительное воздействие на это общество и время. Воздействие это сыграло величайшую роль в «развитии институтов» не только в плане Род-Айленда, где оно оказалось решающим, но и в плане всей Новой Англии, а в конечном счете и Соединенных Штатов в целом.

В то же время, отмечая влияние Уильямса и подобных ему, нельзя игнорировать и решающей власти и влияния Уинтропов, Мезеров и Коттонов на свое и будущее время. Перри Миллер, на мой взгляд, в основном прав, когда он заявляет, что такие люди, как преподобный Джон Коттон, представляли собой «олицетворение того образа респектабельности, правоверности, успеха… который начиная с этого времени господствовал на арене американской религиозной и интеллектуальной жизни». Я бы только указал здесь границы этого господства и добавил еще элемент борьбы против «респектабельности», которая составляла столь значительный компонент американской традиции и столь выдающимся примером которой является Роджер Уильямс. И все-таки нельзя не согласиться, что чрезмерное сосредоточение внимания на Уильямсе, его злоключениях и оправдании рождает тенденцию недооценки реальности длительного влияния Коттонов, а это фактически означает искажение характеристики и самих Уильямсов.

Уильямс действительно верил, что «бог сотворил из одной крови» все человечество. Для него все люди были равны перед богом и потому должны были встречать равное отношение со стороны детей божьих. Уильямс говорил о равном отношении ко всем людям — независимо от цвета кожи и вероисповедания. Особо примечателен тот факт, что он при этом имел в виду и американских индейцев (Уильямс, кстати, являлся автором первого индейско-английского словаря), а также выводил необходимое, но весьма дерзкое заключение, что насильственное отторжение их земель было греховно и потому недействительно, оспаривая тем самым права короля и всех иных лиц на владение землей — оспаривая, по существу, самую основу массачусетской экономики.

Уильямс требовал полного отделения церкви от государства и решительно ополчился против «кровавой доктрины преследования за нравственные убеждения», нападая тем самым на идеологическую основу теократической олигархии в Массачусетсе 2. Уильямс, понятно, был далеко не индифферентен в вопросах религии; он настаивал на том, чтобы все , даже «самые языческие, еврейские, турецкие или антихристианские нравственные убеждения и культы» пользовались полной свободой и никоим образом не служили поводом для какого-либо преследования.

Уильямс с особой категоричностью отвергал право олигархии требовать от всех жителей колонии присяги на верность и сам отказывался приносить ее. Он считал подобную присягу богохульственной и побеждал членов своей сейлемской церкви выступать против этой присяги.

Роджер Уильямс проповедовал, что «суверенитет, первоначало и основа гражданской власти заключаются в народе», из чего следовало, что

«народ вправе воздвигать и устанавливать такую форму правления, какая ему представляется наиболее подобающей применительно к его гражданскому состоянию. И очевидно, что такие органы управления, какие им созданы и поставлены у власти, имеют не больше власти и не на больший срок, чем это установлено гражданской властью или народным согласием и одобрением».

При этом Уильямс не выхолащивал суть этого взгляда (как это делали Коттоны) утверждением, что, хотя всякая власть исходит от народа, это относится по существу лишь к духовно возрожденным людям, а люди, естественно (особенно если они принадлежат к числу духовно возрожденных), стремятся выполнять волю бога. Стремясь к этому, они знают, что именно правительственные чиновники являются орудиями бога, претворяющими в жизнь его волю; значит, волей народа надо считать волю бога, которую знают и возвещают его слуги, — то есть олигархия!

Государство, считал Уильямс, должно касаться только поведения, а не нравственных убеждений; его делом должна быть забота о благоденствии и мирной жизни граждан. Такое государство необходимо (анархию Уильямс отвергал); и только такое государство находится в согласии с волей бога.

Уильямс после следствия и суда был приговорен к изгнанию, так как он «обсуждал и разглашал разные новые и опасные суждения против власти правительственных чиновников». Сначала приведение приговора в исполнение было отложено, пока не минует зима, но при условии, что Уильямс не будет встречаться с жителями Сейлема. Жители, однако, домогались общества Уильямса, так как они любили его и благоволили ему. Поэтому судебным приставам был отдан приказ о немедленном аресте Уильямса. Как выразился Коттон: «Его развращенное воображение всю зиму давало бы пищу духовным терзаниям края, и, стремясь не допустить этого, судьи решили заставить его еще зимой убраться отсюда».