Юрий Ненахов - Войны и кампании Фридриха Великого

Требование непрерывности боевой линии было, видимо, наиболее серьезным дефектом линейной тактики середины XVIII века. Оно вытекало из опасения, что разрывы в линии батальонов создадут промежутки, в которые может ворваться противник, и прежде всего его кавалерия. Как показывают факты, именно это надуманное правило было в первую очередь отброшено в ходе дальнейшего прогрессивного развития военного искусства, и именно в прусской армии.

Отказ от расчленения боевого порядка создавал огромные трудности при наступлении даже на непересеченной местности. Поэтому в связи со сложностями ведения пехотной атаки, наступление в данное время сделалось наиболее «трудной» формой боя.

Нет необходимости доказывать, что равномерное или почти равномерное распределение сил по фронту являлось существенным недочетом линейного боевого порядка. Этот недостаток можно было значительно смягчить путем создания сильного общего резерва. Но западноевропейскому военному искусству того времени, включая и Фридриха II, эта мысль была совершенно чужда. Наоборот, этому полководцу было присуще выраженное стремление решить бой первым ударом. Ниже будет показано, что в русском военном искусстве в ходе Семилетней войны обнаружился иной подход к данному вопросу.

Способ развертывания войск из походного порядка в боевой, утвердившийся в линейной тактике, связывался с положением о непрерывности фронта. Считалось, что наиболее естественный способ — развертывание по головам колонн (так называемая деплояда) — не обеспечивает построения сплошных линий боевого порядка: практически не имелось возможности выдержать интервалы между подходящими к полю боя колоннами так точно, чтобы после их развертывания между соответствующими колоннам частями не получилось бы разрывов. Поэтому приняли способ развертывания захождением.

Как правило, армия образовывала две колонны, соответствовавшие линиям боевого порядка. Подразделения (плутонги или дивизионы и т. д.) двигались на дистанциях, равных протяжению фронта подразделения. При подходе к рубежу развертывания, колонны вытягивались вдоль него, а затем подразделения заходили во фронт и выстраивали таким образом линии боевого порядка. Крупные неудобства подобного способа очевидны. Прежде всего, он требовал высокой обученности войск. Не удивительно, что склонные вообще к осторожности австрийцы, чтобы избежать сложностей развертывания, предпочитали обычно занимать оборонительные позиции заблаговременно, передавая таким образом инициативу противнику. То же наблюдалось и в русской армии.

Отсутствие настойчивости в преследовании или полный отказ от него являлся, вероятно, наиболее слабым местом рассматриваемой тактической системы. Ни одна из решительных побед той или другой стороны в Силезских и Семилетней войнах не завершалась сколько-нибудь действенным преследованием. В западноевропейских армиях опасались, что солдаты после победы могут броситься грабить обоз и лагерь побежденных; поэтому после успешного окончания сражения усилия направлялись на то, чтобы не допустить в войсках, особенно в пехоте, беспорядка. Использовать для тактического преследования разрешалось, как правило, только легкую и драгунскую конницу. При таком ограничении сил, выделявшихся для преследования, от него и нельзя было ожидать значительных результатов.

К сказанному нужно добавить, что канонические правила линейной тактики запрещали занимать для обороны населенные пункты. Считалось, что расчлененные на мелкие группы для занятия построек солдаты выйдут из-под контроля начальников. Ведение боевых действий ночью допускалось по тем же соображениям лишь в исключительных случаях.

Наконец, отметим, что походные движения совершались весьма медленно. Во время Семилетней войны в русской армии нормальной величиной суточного перехода считались две географические мили, т. е. около 15 километров. Например, в приказе командующего русской армией А. Б. Бутурлина на марш при выступлении на зимние квартиры в 1760 году сказано: «Марши иметь обыкновенные — по 2 мили» (!). Лишь в отдельных случаях эта норма несколько превышалась. Пруссаки же умудрялись и тогда совершать форсированные марши по 40–50 километров, что часто давало Фридриху возможность бить его «переползающих» с места на место многочисленных противников по частям.

В условиях этой сковывающей, в значительной мере искусственной тактической системы прусскому королю Фридриху II удалось в Силезских и Семилетней войнах одержать ряд побед над своими противниками (австрийцами, в одном случае — французами и русскими), иногда — при значительном превосходстве последних в силах. Упорным, хотя и носившим характер механической муштровки, обучением Фридрих II добился сравнительно высокой тактической подвижности своих войск, что позволяло ему более или менее успешно маневрировать на поле сражения нерасчлененным боевым порядком. Между тем австрийцы вели себя совершенно пассивно и этим давали Фридриху возможность беспрепятственно занимать наивыгоднейшее положение для атаки.

Типичным приемом Фридриха II было нанесение удара противнику во фланг, для чего прусский король развертывал свои войска приблизительно перпендикулярно к фронту обороняющегося. Попутно замечу, что если этот маневр создавал пруссакам реальное преимущество, то известный «косой боевой порядок» их пехоты (уступное расположение батальонов в боевых линиях) не имел важного значения; он лишь облегчал в некоторой мере продвижение линий при наступлении.

Подчеркиваю, что успехи Фридриха II основывались на приверженности к шаблонам, пассивности и, сверх того, на невысоких качествах войск его противников (особенно пехоты). Сражения с русскими войсками показали, что тактика Фридриха II только лишь в ограниченных условиях могла приносить решительный успех.

В области стратегии, в отличие от тактики, взгляды, которых придерживались в русских вооруженных силах на протяжении всего XVIII века, в той или иной мере не совпадали с концепциями, господствовавшими в Западной Европе. Положительную роль играло наследие Северной войны, когда политические цели России носили национальный, крупномасштабный характер и соответственно этому русская стратегия строилась на здоровых началах. Однако в середине XVIII века, на исходном рубеже того прогрессивного развития, которое шло во второй половине столетия, в период правления Екатерины, трудно провести резкую границу между отечественными и западноевропейскими стратегическими методами, проявившимися в кампаниях Семилетней войны (хотя в отдельных случаях довольно существенные различия имели место). Причины такого положения лежали в несколько специфическом характере целей и направлений русской политики в Семилетней войне, не носивших столь прогрессивного характера, как те, во имя которых велась Северная война и русско-турецкие войны второй половины XVIII века.