Виктор Петров - Колумбы российские

— Связать пленных, — распорядился Тараканов. — Будем держать их в шалаше, пока не приведут наших.

Прошел день… другой… — от индейцев ни весточки. Люди стали жаловаться:

— Что ж нам ждать боле… два дня прошло и никого мы не вызволили… пора продолжать путь к бухте… Мы и так задержались слишком долго.

Тараканов с Булыгиным запротестовали; Булыгин — по личной причине. Он хотел добиться освобождения своей жены, а Тараканов — по старому обычаю круговой поруки, которая заключалась в том, чтобы товарищей в беде не оставлять.

В конце концов Тараканов просто настоял, пользуясь своим положением начальника группы. Потянулись дни, полные безрезультатных ожиданий… В людях стало накипать ожесточение и озлобленность — сколько можно ждать! Взрыв мог произойти в любое время… И вдруг на восьмой день ожидания река опять оживилась — появилось много лодок и не менее двухсот индейцев. На одной из лодок с радостью узнали Булыгину.

— Жива, моя голубушка, — побежал к реке Булыгин, — мы тебя теперь выкупим, не беспокойся… вот только договоримся с извергами, — кричал он жене, чувствуя себя на седьмом небе от счастья, что она жива, здорова и выглядит неплохо.

И можно себе представить изумление Булыгина, да и всех русских, когда Анна Петровна прокричала в ответ:

— Я не хочу возвращаться к вам… идти куда-то, ноги ломать… Я здесь довольна своим положением… сыта… еды у меня вдоволь!..

Тяжелое молчание повисло над лагерем русских. Люди в оцепенении смотрели на Булыгину. Слова ее никак не укладывались в их сознании — чтобы русская женщина по своей воле отказывалась возвращаться в лагерь русских, к мужу!

Лодка подошла ближе к берегу. Булыгин крикнул жене:

— Да ты что, с ума спятила? Голубушка… Аннушка… подумай, что ты говоришь!..

Анна Петровна опять прокричала им, что лучше отдаться в руки индейцев, обращаются они с нею хорошо… а самое главное, вождь того племени, в котором она находится, говорит, что в проливе Жуан-де-Фука находятся два иностранных судна, и он всех их отправит на эти корабли.

Тараканов решил выяснить у Булыгиной положение остальных трех пленных, захваченных вместе с нею год назад:

— А где же остальные? — подозрительно задал он ей вопрос.

— Филька Котельников достался другому племени… его увезли далеко, на мыс Гренвиль… алеутка Марья тут в деревне, на берегу, а алеут Яков попал к тому племени, около селения которого наша лодка погибла…

На этом переговоры закончились, и лодка с Булыгиной скрылась. Весь остаток дня группа находилась под тяжелым впечатлением происшедшего, никак не понимая, что все-таки случилось с Анной Петровной. Начались бесконечные разговоры и споры — что делать дальше!

Булыгин прямо сказал:

— Я завтра сдаюсь тому племени, где моя жена, хочу быть с ней… а вы можете делать, что хотите…

Тараканов заколебался:

— Может быть, в самом деле, будет лучше сдаться индейцам, если они обещают передать нас на иностранный корабль!

Овчинников, все еще страдавший от ранения, и два алеута присоединились к нему. Большинство, однако, яростно воспротивились плану.

— Нет у нас веры в обещания дикарей… Если хотите сдаться — сдавайтесь, но без оружия. Мы пойдем дальше.

На следующее утро группа разделилась. Как было решено накануне, пятеро сообщили индейцам на другом берегу реки, что они сдаются. Остальные собрали свои пожитки, погрузились в лодку и отправились в открытое море, где они намеревались плыть вдоль берега до острова Дестракшион. Их путешествие морем закончилось печально уже на следующий день, когда волна бросила лодку на скалы. Весь их порох был подмочен, и индейцы без труда захватили всех.

В индейском селении, куда привезли первых пятерых, было большое торжество. В тот же день заключенных разделили среди индейских племен. Булыгин попал к тому же вождю, где была его жена. Овчинников и алеуты были разобраны «по рукам», а Тараканов угодил к вождю Ютрамаки. Конечно, никаких обещаний о том, чтобы передать своих пленников на иностранные корабли, индейцы не сдержали. Заставляли они своих новых рабов работать тяжело, кормили плохо, но что особенно действовало на психику захваченных, это их полное одиночество вдали от соотечественников.

Прошли теплые летние месяцы 1809 года, и стало прохладнее. Тараканову индейцы сообщили, что русская женщина Булыгина не выдержала тяжелой работы и жестокого обращения, заболела и в конце августа умерла. Ее хозяин даже не позволил ее похоронить, а приказал выбросить тело в лес на съедение диким зверям. Смерть жены потрясла Булыгина и, как позже описал Тараканов, «он стал сокрушаться, сохнуть и в самой жестокой чахотке испустил дух». Умер Булыгин 14 февраля 1810 года.

Таков уж был характер Тимофея Тараканова, что никогда и нигде не падал он духом, в каком бы невыносимом положении не оказывался. Так было и здесь; после кораблекрушения — он был столпом морального духа и силы, поддерживавшим остальных членов группы во время их блуждания по американскому берегу. Так же было и позже в индейском плену, где он несмотря на тяжелый труд находил что-нибудь, чем занять себя, а главное, снискать себе уважение индейцев. Он сам позже в описании своих приключений писал, что «умел заставить их себя любить и даже уважать». Тимофей был одним из тех умельцев, чьи искусные руки могли творить чудеса.

Невозможно описать чувство восторга и уважения к Тимофею, охватившее индейцев, когда он смастерил из бумаги змея, к которому привязал нитки, сделанные из жил зверей. В тот день, когда змей Тимофея взвился на недосягаемую высоту, индейцы признали в нем кудесника, который, если захочет, то достанет и солнце!

Самым большим триумфом Тимофея, создавшим для него неувядаемую славу, было, когда он для своего хозяина построил «пожарную трещотку». В первый раз он страшно перепугал хозяина, когда вдруг завертел свою трещотку. За ним сразу же установилась слава, что он якшается с духами. Еще большее уважение к Тараканову со стороны хозяина было вызвано, когда он объяснил ему, что трещотки можно делать на разный тон и этими разнотонными трещотками можно пользоваться для военных целей, например, одним тоном давать сигнал для нападения, а другим — для отступления.

После этих успехов Тараканов стал пользоваться относительной свободой и с него были сняты все обязательные работы.

Шел уже сентябрь 1810 года… Прошло почти два года, как Тараканов отправился в путешествие из Новоархангельска. Племя его хозяина, стоявшее летом на мысе Жуан-де-Фука, отправилось вверх по проливу, подальше от океана, на свою зимнюю стоянку.

Тараканову было разрешено построить для себя отдельную землянку, где он мог жить один — обзавелся своим «особняком». Занимался он осенью охотой на птиц, а зимой, когда становище занесло снегом, он в теплой, уютной землянке снова проявил смекалку — стал мастерить для своего хозяина различную деревянную посуду, которую тот поставлял другим племенам в обмен за ценные меха. Конечно, никакими инструментами ни индейцы, ни Тараканов не располагали, но тут опять пришла на помощь изобретательность Тимофея. С помощью обыкновенных камней он сумел сковать из простых гвоздей нужные ему скобель и зауторник, которыми и начал изготавливать из дерева посуду.