Уильям Салливан - Тайны Инков

Южноамериканские мифы о ягуаре разворачиваются под знаком вопроса: «Где же Отец?» Отца-Ягуара, конечно же, нигде не найти, потому что в природе самцы ягуара не ведают роли отца. Напротив, «структура семьи» ягуаров характеризуется свободой и безразличием самцов по отношению к уединению и непропорциональной ответственности самок. «Пополь-Вух» подчеркивает этическую несостоятельность таких привилегий у мужчин Третьего Века, символизируемых гамаком, где — подобно крупным котам — мужчины пребывают в блаженном неведении бесконечного круга женских обязанностей.

С точки зрения майя, следовательно, положение в период примитивного земледелия и родства по женской линии было подобным жизни в прайде ягуаров. Мужчины были свободны всячески выражать свое безразличие, свободны от взаимных обязательств или ответственности. Со своими женщинами и «детенышами» они могли поступать, как им нравилось. И подобно майяскому описанию человечества Третьего Века, единственная важнейшая черта американского ягуара — это его чрезвычайная жестокость. Люди эпохи огородничества не по собственной вине были людьми без сердца, людьми без отцов, людьми-ягуарами.

Со времени, когда начнется Четвертый Век цивилизации майя, узы брака между мужчиной и женщиной станут священными. Мужчина станет воздерживаться от юношеских удовольствий длительной охоты и лени мужского рода, чтобы включиться в суровую действительность земледельческого труда, но поступая таким образом, он создаст условия для появления своей собственной человечности, своей собственной души в обществе своей жены и своих детей. Поиски Отца закончились. Завершающий момент таинства перехода, согласно «Пополь-Вуху», наступает тогда, когда Владыкам Шибальбы удалось обезглавить Хунахпу — лишь для того, чтобы утвердить стадию для ее удивительного воскрешения в качестве прорастающих семян маиса. Именно этой бесконечной ночью ожидания

«Шбаламке, единственная среди исчадий ада, повторяет функции Лунной богини, которая защищает человечество от ночных монстров, когда солнце исчезло за горизонтом. С того времени ягуары (балам,), науали или вторые я женского божества, охраняют по ночам индейские селения и их дороги и земли».

Чудесное превращение мертвого бога в маис полностью отражено чудесной социальной трансформацией эпохи огородничества в эпоху земледелия. Ягуар, по сей день выступающий устрашающим демоном по отношению к тем народам, чья культура соответствует Третьему Веку из «Пополь-Вуха», стал для майя защитником, ночным союзником. Конечно, примечательно и едва ли случайно то, что этот процесс во всех аспектах идентичен тому, что, как глубоко описано в психологии, подавленные элементы души образуются как демоны, пока не дойдут до сознания, где они могут быть перенацелены и привлечены как союзники. Эта сага о превращении жестокости в любовь — некогда наводящий ужас ягуар, нынче использующий всю свою свирепость для зашиты спящих детей в деревнях майя — является одной из прекраснейших историй в летописи всемирной литературы. Она служит подлинным доказательством не набожной надежды, а скорее живой действительности относительной способности человеческой природы к совершенству. Она исходит из самого сердца Америки, где истинность и красота, подобно Солнцу и Луне, суть два аспекта одной и той же действительности.

Такое понимание отношения ягуара к Луне оказалось способным разрубить Гордиев узел путаницы, с которой я столкнулся в вопросе о значении кошачьего лика в андской мысли. Например, его изображение в Андах — то как демона, то как хранителя зерновых культур и стада — казалось, полностью отражало превращение значения ягуара, описанное в «Пополь-Вухе». Другие вопросы, как, например, почему ягуар должен иногда ассоциироваться с мужчинами, испарились по мере понимания, что, каким бы ни был его пол, «ягуар» был членом домашнего хозяйства по женской линии, со всей беспощадностью, которую воплощало в себе это положение. Так, инкские воины надевали шкуры ягуаров, когда наступало время защищать людей. Это были хорошие новости.

Конечно, эти «решения» годились лишь постольку, поскольку сами андские народы представляли отчасти ягуара как обращение к эпохе примитивного земледелия и родства по женской линии. Иными словами, встал громадный вопрос: если лейтмотив лунного ягуара был настолько полезен в андской мысли, что заслужил включения в изображение бога-творца, то подразумевает ли это его включение утверждение о том, что появлению Виракочи исторически предшествовала в Андах матрилинейность? «Малый» небрежный аспект перерастал в большую проблему.

В мозгу возникало множество вариантов. Чтобы следовать за ними, важно сначала понять отличительный характер системы родства у андского крестьянства. Организующим принципом андской системы с двойным родством была практика прослеживания происхождения одновременно и по мужской, и по женской линиям. Ирэн Силверблат назвала систему двойного родства «одной из главных норм доиспанского андского родства». Эта система — известная как значительно старше инков — представляет социальную основу андской айлью, безошибочный признак равноценности в андской ситуации мужчин и женщин.

Несмотря на то, например, что у майя (которые вели происхождение патрилинейно) именно мужчина должен сажать растения, в то время как женщина остается в деревне, андский обычай и по сей день состоит в том, что мужчины и женщины трудятся в полях бок-о-бок. Мужчина обрабатывает землю ножным плугом, а женщина сеет. Много раз во время хмельных фиест мне доводилось наблюдать, как мужья и жены стоят лицом к лицу и «сталкивают друг друга». Примечательным для меня — даже больше, чем тот факт, что обычно побеждали женщины, — было то, что другие местные зрители считали это нормальным поведением.

Я акцентирую этот момент прежде всего для того, чтобы подчеркнуть, что равенство индейских мужчин и женщин Анд — это живая реальность, а не постоянно нарушаемое притворство. Это равенство есть искренне сохраняемое чувство, воплощенное в своих космических разветвлениях на рисунке Пачакути Ямки., а также в гермафродитном характере андского божества. Поэтому оно приобрело определенный интерес, когда я начал исследовать возможность существования в истории Анд периода родства по женской линии, чтобы найти призрак присутствующего в системе парадокса. Хотя Виракоча, несомненно, был гермафродитным, он всегда упоминался как «он». Как выяснилось, у аймара, которые ведут происхождение по обеим линиям, слово айлью, «земледельческая община», означает также «пенис». В конечном счете я стал понимать этот очевидный «уклон» в мужскую сторону не как нарушение духа андской системы с двойным родством, а как следы того времени, когда впервые были внедрены принципы родства по мужской линии наравне с происхождением по женской линии. Иными словами, был момент, когда чем-то надо было пожертвовать.