Марк Батунский - Россия и ислам. Том 2

180 Там же. С. 140.

181 Там же.

182 Там же. С. 140–141.

183 Там же. С. 141.

184 Там же. С. 141–142. Вот еще одна любопытная цитата: «…Люди узнают, что раз они произнесли свои громкие слова о способности человека к совершенствованию, о прогрессе человеческого ума, – этим все сказано, все объяснено: как будто человек искони неустанно шел вперед, никогда не останавливаясь, никогда не возвращаясь вспять… Если бы дело обстояло так, то почему… азиатские нации впали в косность? Чтобы достигнуть состояния, в котором они находятся теперь, им ведь надо было в свое время, подобно нам, искать, изобретать, открывать. Почему же, дойдя до известной ступени, они на ней остановились и с тех пор не могли придумать ничего нового? Ответ простой: дело в том, что прогресс человеческой природы вовсе не безграничен… для него существует предел, за который он никогда не переходит. Вот почему цивилизации древнего мира не всегда шли вперед… Дело в том, что как только материальный интерес удовлетворен, человек больше не прогрессирует… В Греции, как и в Индостане, в Риме, как и в Японии, вся умственная работа, какой бы силы не достигала она в прошлом и настоящем, всегда вела и теперь ведет лишь к одной и той же цели; поэзия, философия, искусство, – все это как прежде, так и теперь, всегда преследует там только удовлетворение физического существа. Все, что есть самого возвышенного в учениях и умственных привычках Востока, не только не противоречит этому общему факту, но, напротив, подтверждает его, так как кто же не видит, что беспорядочный разгул мысли, который мы там встречаем, объясняется не чем иным, как иллюзиями и самообольщениями материального существования в человеке?.. Только христианское общество поистине одушевлено духовными интересами и именно этим обусловлена способность новых народов к совершенствованию, именно здесь вся тайна их культуры» (Там же. С. 144–145. Курсив мой. – М.Б. ).

185 Там же. С. 143.

186 «…Христианские народы в силу необходимости постоянно идут вперед. При этом, хотя цель, к которой они стремятся, не имеет ничего общего с тем другим благополучием, на которое одно только и могут рассчитывать нехристианские народы, но они попутно находят его и пользуются им. Утехи жизни, которых единственно ищут другие народы, достаются также на их долю… Таким образом, огромный размах, который сообщает всем умственным силам этих народов идея, владеющая ими, в изобилии обеспечивает им все телесные блага, так же как и духовные. Нельзя, впрочем, и сомневаться в том, что нас никогда не постигнет ни китайский застой, ни греческий упадок, еще менее можно себе представить полное уничтожение нашей цивилизации… Без вторичного всемирного потопа невозможно вообразить себе полную гибель нашего просвещения. Пусть даже, например, погрузится в море целое полушарие, – того, что уцелеет от нашей цивилизации на другом полушарии, будет достаточно, чтобы возродить человеческий дух. Нет, идея, которая должна завоевать Вселенную, никогда не замрет и не погибнет, если только не будет ей так определено свыше особою волею Того, Кто вложил ее в человеческую душу. Этот философский вывод… более положителен, более очевиден и более назидателен, чем все те заключения, которые банальная история по-своему выводит из картины веков, ссылаясь на влияние почвы, климата, расы и т. д., и в особенности на теорию необходимого совершенствования (подчеркнуто Чаадаевым)» (Там же. С. 146. Курсив мой. – М.Б.).

187 См. подробно: Там же. С. 146–147.

188 Там же. С. 149.

189 Чаадаев вовсе не склонен начисто элиминировать их интеллектуальную и морально-этическую специфичность. Тем не менее, повторим вновь этот тезис, последняя не играет в концептуальной системе Чаадаева доминирующей роли. Вот, к примеру, гипотетическая картина судеб Европы, если бы она всецело пошла по греко-языческому пути, избежав тотально-трансформирующего воздействия христианства. Чаадаев в высшей степени критически отзывается о Гомере (как, впрочем, и о целом ряде других виднейших представителей эллинской культуры): «…гибельный героизм страстей, грязный идеал красоты, необузданное пристрастие к земле, – все это заимствовано нами у него. Заметьте, что ничего подобного никогда не наблюдалось в других цивилизованных обществах мира… Одни только греки решились таким образом идеализировать и обоготворять порок и преступление, так как поэзия зла существовала только у них и у народов, унаследовавших их цивилизацию. По истории средних веков можно ясно видеть, какое направление приняла бы мысль христианских народов, если бы она всецело отдалась руке, которая ее вела. Следовательно, эта поэзия не могла прийти к нам от наших северных предков: ум людей севера отличался совсем другим складом и менее всего был склонен прилепляться к земному; если бы он один сочетался с христианством, то, вместо того, что произошло, он скорее потерялся бы в туманной неопределенности своего мечтательного воображения. Впрочем, от крови, которая текла в их жилах, у нас уже ничего не осталось… лишь с недавнего времени поворот к нашему собственному прошлому снова приводит нас понемногу на лоно родной семьи и позволяет нам мало-помалу восстановить отцовское наследие. Мы унаследовали от народов севера одни только привычки и традиции; ум же питается только знанием…» (Там же. С. 168–169. Курсив мой. – М.Б.).

190 Я не случайно употребил слова «в первую очередь», ибо Чаадаев благосклонно смотрит и на индийскую философию как одно из эффективных средств «очиститься от грязи, еще оскверняющей нашу память», – имеется в виду «гомеризм», символизирующий древнегреческие «века обмана и безумия… настоящих сатурналий в жизни человечества… гнусного величия… нечистой красоты…» (Там же. С. 169–170).

191 Там же. С. 160.

192 Там же. С. 158.

193 См.: Там же. С. 160. Стоит воспроизвести некоторые фрагменты чаадаевской характеристики Моисея, поскольку во многом они служат как бы прелюдией к во многом близкой ей оценке русским философом личности и деятельности Мухаммеда. «Среди господствовавшего тогда по всей земле многобожия, – пишет Чаадаев, – можно ли было найти более верное средство воздвигнуть истинному Богу неприкосновенный алтарь, как внушить народу, ставшему хранителем этого святилища, расовое отвращение ко всякому племени идолопоклонников и связать все социальное бытие этого народа, всю его судьбу, все его воспоминания и надежды с одним этим принципом?.. он (Моисей)… дал людям истинного Бога и, следовательно, род человеческий всем своим умственным развитием, вытекающим из этого принципа, бесспорно, обязан ему…» (Там же. С. 160–161).