Марк Батунский - Россия и ислам. Том 2

4 Они же – прямое порождение процесса ломки средневековых мировоззренческих систем под воздействием прогресса естественно-научных знаний и сопутствующего им прагматического эмпиризма с его методом posteori. Он диаметрально противоположен априорному методу привнесения ценностных характеристик в объекты изображений. Вследствие этого природные объекты и явления начали отчуждаться от прямой соотнесенности с прежней системой значений и ценностей, которая выражалась в символической или эмблематической их интерпретации. Мир постепенно стал осознаваться комплексом явлений как таковых, существующих независимо от человека и лишь воспринимаемых в акте наблюдения. Самое же главное было в том, что истина, теряющая качество единственности, становилась многоликой. Гносеологическая тенденция может быть описана как движение конфликта между объектом и сознанием вовнутрь – движение, расщепляющее самосознание индивидуума. Постепенно у человека оставалось все меньше возможностей ощущать, что созданная им картина мира разделяется всем обществом (Manlove С.Н. Literature and Reality. 1600–1860. L., 1978. P. 2). Отсюда – характерная и для русской постпетровской культуры нескончаемая плюрализация универсума (и, значит, привнесение все больших и больших зарядов случайности, дезорганизации и неопределенности).

5 Ряд важных историографических материалов см. в: Riasonozsky N.:

1) Russia and the West in the Teaching of the Slavophiles. Cambr. (Mass.) 1952;

2) Nicholas I and Official Nationality in Russia. 1825–1855. Berkeley – Los Angeles, 1967.

6 Этот закон гласит: «Чем меньше информация о предметах, заключенная в понятии, тем шире класс предметов и неопределеннее его состав, и, наоборот, чем больше информация, тем уже и определеннее класс предметов» (Войшвилло Е.К. Понятие. М., 1967. С. 203).

7 Впрочем, имеет, по-видимому, смысл продолжить наш анализ, но уже в ином ключе. Итак, перед нами противоречивое выражение: Россия – одновременно (благодаря прилагательному «христианский») и «Цивилизация» (т. е. «Запад») и Восток, т. е. Не-Цивилизация (т. е. «не-Запад»), или, на языке формальной логики, выражение типа «А и не-А». Выражение это полностью запрещаемо такой логикой, является, с ее точки зрения, логической ошибкой. Но ведь существуют и противоречивые высказывания, которые выполняют познавательную функцию. Представляется, что и в формуле типа «Россия есть Запад» и «Россия в то же время есть Восток (как антипод Запада, даже если это и христианский Восток)» можно видеть не только бессмысленное выражение, но и отражение в логически противоречивой форме определенного момента процесса трансформации русской культуры. Сторонники диалектической логики могут назвать такую интерпретацию формулы «Россия – христианский Восток» адекватным отражением объективных диалектических противоречий. Они могут упрекнуть адептов формально-логического закона противоречия в том, что он не допускает истинности двух противоположных мыслей об одном и том же предмете, взятом в одно и то же время в одном и том же отношении, – и, следовательно, он признает лишь мысль о противоположностях, существующих в одном предмете, но в различное время или в различных отношениях.

8 Очевидно, что в конечном счете все же срабатывало представление не о двух (типа «Россия/Запад» или «Россия/Восток»), а о трехмерном Wordspace: Запад/Россия/Восток (О древних корнях тернарных моделей в русской культуре см.: Петрухин В.Я. Три «центра» Руси. Фольклорные истоки и историческая традиция // Художественный язык средневековья. М., 1982).

9 См.: Попа К. Теория определенности. М., 1976. С. 111–112.

10 Perengy J. Revolutionsuppfat thingens anatomi 1848 ars revolutioner i svensk debatt. Uppsala, 1979 (Acta Univ upseliensus. Studia historica upp-saliensia. 108).

11 Уже в начале XX в. Дмитрий Мережковский, лишь Россию в данном случае отожествляя с понятием «Восток», вопрошал: «Не свершится ли на Востоке второе и окончательное, не языческое, а христианское Возрождение?» (Мережковский Д.С. Полн. собр. соч. T. II. М., 1914. С. 31). Для Мережковского врагом номер один был позитивизм, он понимал его крайне широко, как своего рода дух и религию «середины» консерватизма, неподвижности, индифферентности, «плоскости и пошлости». Его олицетворение – это Восток, в первую очередь Япония и особенно Китай. «Китайцы – совершенные желтолицые позитивисты; европейцы – пока еще не совершенные белолицые китайцы. В этом смысле американцы совершеннее европейцев. Тут крайний Запад сходится с крайним Востоком» (Там же. Т. 14. С. 9). В этой «антипозитивистской схеме» Россия занимает особое место. Если «крайний Запад» и «крайний Восток» сходились в некоторой «точке», то Россия, напротив, отстояла от нее максимально далеко. Хотя она и имела, по выражению Мережковского, «две родины» – Восток и Запад, ее миссия была особой. В данном контексте Мережковский чаще всего определял Россию как «христианский Восток» (той же формулы придерживался и Николай Бердяев, характеризуя борьбу славянофильства и западничества как борьбу Востока и Запада в русской душе (См.: Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. Париж, 1955. С. 13). Между тем слово «Азия» воспринималось Мережковским всецело негативно. Так, он писал, что толстовство (или «буддийский нигилизм», как правильно утверждали, согласно Мережковскому, Вл. Соловьев и Ницше) – это «отречение от жизни и плоти» культуры, общественности, «непротивление злу» особенно опасно «именно русскому, полуевропейскому, полуазиатскому духу с его вековечной склонностью к историческому «неделанию» (Цит. по: Литературный процесс и русская журналистика конца XIX – начала XX века. М., 1982. С. 150).

12 В журнале «Маяк» (1845, № 7; излагаю ее по «Журналу Министерства народного просвещения». 1845, ноябрь. С. 142–148) была помещена примечательная, на мой взгляд, статья С. Бурачка «Критический обзор народного значения Вселенской церкви на Западе и Востоке». По автору, «исходная цель человечества, тождественная с исходной целью бытия вселенной… усвоение человечеством откровенного ведения о Создателе. Суть жизни Европы – «разъединение и воссоединение главных народов нашей части света… к изумлению вселенной, две стихии, славянская и романская, разъединяются… В начале и в половине IX века совершаются два противоположных события на Востоке и Западе: на Востоке начинает созидаться славянская отрасль Вселенской церкви, умирившая свои народы. В германо-латинской Европе, уже приготовившейся отпасть от единства православной церкви, обновляется Карлом Западная Римская Империя. На Востоке (имеется в виду лишь православный Восток! – М.Б.) – событие небесное, духовное, на Западе – земное, политическое ». (Здесь и далее курсив мой. – М.Б.) От древнеевропейского мира остался один лишь «осиротелый памятник» – Восточно-Римская империя. И хотя и она должна была пасть, «но не прежде, как передавши человечеству драгоценнейшие дары небес: Востоку славяно-русскому – вселенское православное учение и науки, а Западу, отвергшему православие, – только науки. До самого падения своего… Византийская империя благотворно предохраняла Восток Европы от безвременного сближения народов его с народами, бывшими под влиянием Рима…» Для нас же важно зафиксировать, что, согласно Бурачку, в истории Востока и Запада усматривается, несмотря на политическое разъединение, «таинственная связь», т. е. стремление к воссоединению. «Восток (но опять-таки «христианский Восток! – М.Б.) и Запад идут к этой цели сообразно со своим характером, различными путями, в продолжении веков испытывая начала своей религиозной и политической жизни и в бурных переворотах очищаясь от заблуждений и возрождаясь к новой жизни. Такими очистительными мерами были для Запада: Крестовые походы, Реформация, Французская революция. Не такова судьба Востока. Он не принял участия в успехах внешних наук на Западе после Крестовых походов, потому что не имел и тех политических и религиозных заблуждений, против которых они нужны были на Западе. Владычество Монголов, бывшее как бы возмездием за временное господство Крестовых рыцарей, очистило Восток от политической болезни — от удельных междоусобий, и приготовило обновление России самодержавием, как Реформация, вследствие успехов внешнего просвещения после Крестовых походов, была обновлением для Запада. По мере уничтожения уделов, – этого единственного заблуждения русской жизни, – народы и государства, составляющие черту разъединения между Востоком и Западом (неясно, имеются ли в виду и мусульманские земли. – М.Б.), входят в пределы России, которая через то сближается географически с западными государствами, в знак того, что для нее наступает время усвоить внешнее просвещение». Высоко оценив Петра I и доказывая, что «только под гнетом Наполеона могли и принуждены были сознать тщету своих заблуждений», Бурачок далее пишет: «…Запад, по воле Наполеона, устремился на Восток… и Москва… запылала. Пламя Московского пожара долженствовало сплавить воедино Восток и Запад Европы (т. е. опять-таки не «мусульманский Восток»! – М.Б.), тысячу лет разъединенные. Царь Русский воззвал к народам своим и весь Север земли поднялся за Восток Европы. Полчища Запада легли в России костьми. Идет Царь Востока (термин, как кажется, совсем позабытый со времен Петра Великого. – М.Б.) с народами своими в недра Запада; наступает на исполинское царство Наполеона, и оно, дрогнув, распадается; из развалин его восстающие цари и народы римские спешат под державную руку царя русского, и благословенный потомок Святого Владимира ведет их… в столицу Запада, в Париж, где… воссоединяет во имя любви христианской русских с римлянами ровно через тысячу лет по отшествии в вечность Карла Великого, виновника, попущением судеб Вышних, десятивекового разъединения народов нашей части света». Таким образом, антиномия «католическо-протестанский Запад» и «православный Восток» вовсе не является вечной, ибо может быть снята русской монархией.