Марк Батунский - Россия и ислам. Том 2

Фактически, повторяю, спор шел о том, по какому пути – плюралистическому или непримиримо-монистическому – должна идти Россия. И потому-то Миропиева буквально выводят из себя те русские же авторы, которые склонялись к первому варианту, – хотя бы тем, что признавали наличие некоторых «рациональных зерен» в исламе и, следовательно, необходимость предоставления (пусть и незначительной на первых порах) культурно-конфессионально-национальной автономии мусульманским общинам 200.

Миропиеву поэтому совсем не по душе многие положения книги видного философа Владимира Соловьева «Магомет», – книги, о которой речь еще пойдет и далее. Ее, кстати, высоко оценил даже такой убежденный противник любого дилетантизма в исламоведении, как В.В. Бартольд: он, в частности, выделил соловьевский тезис о том, что «веротерпимость Мухаммеда вполне совмещается с идеей священной войны» 201.

Сам же Миропиев без конца твердил о том, что ислам «пропитан фанатизмом» 202.

Ему попытался возразить по этому поводу еще один мусульманский интеллектуал – Искандер-Мирза 203. По его словам, «ни один народ, принадлежащий к великой русской семье, не сходится так близко вне религиозных понятий с коренными членами этой семьи, как инородцы-мусульмане…» 204. И далее Искандер-Мирза встает на защиту Девлет-Кильдеева, Гаспринского и других «образованных мусульман», которые, как утверждал Миропиев, занимались «грубым обманом», стремясь «выставить ислам «самой чистой религией, чуждой фанатизма». Искандер-Мирза утверждает: «…эти мусульмане не отрицают фанатизма в какой бы то ни было невежественной среде людей, в том числе и между некоторыми русскими магометанами. Очевидно, что г. Миропиев смешивает политическую историю мусульманских народов с религиозным учением ислама, забывая при этом, что история христианских народов в свою очередь представляет немало примеров невежественного фанатизма (излюбленный и эффективный довод всех, пожалуй, «адвокатов ислама», как мусульман, так и немусульман! – М.Б.). Можем уверить автора, что между истинно просвещенными мусульманами не только России, но и всего земного шара (Sic!) он не найдет религиозного фанатизма» 205.

Словом, и Искандер-Мирза и другие выступавшие на страницах русской печати мусульманские модернисты 206делали все, что в их силах, для борьбы с – как охотно признает сам Миропиев – выставленными им (и многими его единомышленниками) «двумя главными принципами в деле образования инородцев-мусульман – обрусения их и игнорирования ислама» 207.

Оппоненты русификаторов 208выдвигали такой контраргумент (цитируется Искандер-Мирза) 209:

«Русификация инородцев, в особенности мусульман, через просвещение, в смысле нравственного единения возможна… только тогда, когда, во-первых, установится взаимное уважение между двумя религиозными формами – между исламом и православием; во-вторых, когда русские мусульмане поймут, что их религиозное учение отнюдь не противится прогрессу и не препятствует умственному развитию во всех областях человеческого знания; в-третьих, когда предлагаемое мусульманам со стороны русских педагогов просвещение будет действительно таковым для них в умственном и нравственном отношении и принесет им помощь 210; наконец, в-четвертых, – что самое главное, – когда русские мусульмане убедятся на деле, что в России существует полная веротерпимость и что за русской речью не следует по пятам религиозная пропаганда. При этих условиях необходимо, конечно, чтобы русские педагоги основательнее знакомились с учением ислама и с арабской литературой, чем теперь…»

Поразителен (конечно, прежде всего с позиций сегодняшнего дня!) ответ Миропиева:

«Положительно не знаешь, чему здесь более удивляться. Выходит, что в России до сих пор нет полной веротерпимости-, что мы, русские, должны прежде всего убедить своих мусульман, что их религия не противится прогрессу; что мы должны изучить основательно арабскую литературу, до которой, если хотите, нам в этом случае нет никакого дела » 211.

Утверждая, что в России была «полная веротерпимость», Миропиев явно грешил против истины.

Русские либеральные идеологи 212выступили со следующей (абсолютно подобной соответствующим западным теориям и законодательным нормам) концепцией свободы совести:

а) в государстве допускаются различные вероисповедания; б) в соответствии с общими требованиями закона могут учреждаться религиозные общества с правом публичного в них богослужения; в) граждане вправе исповедовать любую религию, вступать в религиозное общество, с правом публичного в них богослужения; беспрепятственно выходить из него и переходить в другое; г) никто не может быть принуждаем к участию в религиозных обществах, актах, обрядах; д) граждане имеют право на защиту государством их личности, чести и свободы против любых посягательств со стороны религиозных обществ; е) они пользуются всеми гражданскими и политическими правами без каких-либо ограничений в связи с религиозным исповеданием.

Но и эти меры было чрезвычайно трудно осуществить в царской России, с ее специфическим характером взаимоотношений церкви и государства 213.

В царской России господствовавшая православная церковь была частью государственного аппарата, выступая также и важным средством идеологического воздействия и управления в армии 215.

Согласно государственным законам, «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры», «блюстителем правоверия и всякого в церкви святой благочиния», «главой церкви» был император. Самодержавная власть управляла церковью «посредством Святейшего правительствующего синода, ею учрежденного» 216.

В не меньшей зависимости от государства находились и конфессиональные организации всех других терпимых в Российской империи верований.

«Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных», кратко именуемый Уставом духовных дел иностранных исповеданий, состоял из разделов (книг) «об управлении духовных дел» католиков, протестантов, караимов, иудеев и др., а также «магометан».

Стремясь ни в коей мере не допустить консолидации последних, церизм поручил «заведование духовными делами» исповедников ислама четырем независимым друг от друга региональным управлениям 217.

Согласно закону, «дела церковные христианских иностранных исповеданий и иноверцев (т. е. и мусульман. – МБ.)» решались их «духовными властями и особенными правительствами, верховною властию к сему предназначенными» на основании Устава духовных дел иностранных исповеданий и некоторых других правовых норм, регламентировавших основные нормы церковного устройства и жизни. Их деятельностью руководили Министерство внутренних дел и местные государственные органы. В министерстве имелся департамент духовных дел иностранных исповеданий, который «ведал дела по римско-католическому, армяно-католическому, армяно-григорианскому и протестантским исповеданиям, а также духовные дела магометан, евреев и ламаитов» 218. Во всех случаях, когда в практике руководства деятельностью конфессиональных организаций перед министерством возникали вопросы, не предусмотренные действующими законами, они могли быть разрешены по представлению министерства только царем.