Андрей Ланьков - Август 1956 год. Кризис в Северной Корее

Северокорейское правительство во время войны накопило значительный опыт. В ходе боев укрепился, набрался навыков и количественно вырос государственный и партийный аппарат, а также спецслужбы. Война привела к серьезным кадровым изменениям в северокорейской элите. Верхний слой государственного и партийного аппарата по-прежнему составляли ветераны из четырех фракций, участники коммунистического движения с 1920-х или 1930-х гг. Однако на посты среднего уровня в армии и госаппарате в годы войны пришли новые люди. Люди эти были в основном молоды, и их взгляды формировалось уже после 1945 г. под влиянием новой официальной идеологии — сталинского марксизма-ленинизма, смешанного с корейским национализмом. Мировоззрение этих молодых бюрократов и офицеров было сформировано войной, которая привила им дух дисциплины, жертвенности, выполнения приказов любой ценой. Важно, что Ким Ир Сен был единственным человеком, которого молодое поколение северокорейских чиновников знало как национального лидера.

Стоит добавить, что из-за переменчивости военной удачи в годы войны большинство районов страны побывали под контролем обеих сражающихся сторон. Парадоксальным образом это обстоятельство способствовало внутреннему усилению обоих соперничающих режимов. Большинство недовольных могли покинуть Север вместе с толпами беженцев, избавив таким образом власти от потенциального источника проблем. На протяжении 1945–1951 гг. от 10 до 15 % всего населения Северной Кореи покинуло страну, уйдя на Юг [14] По различным оценкам, на протяжении 1945–1950 гг. от 456 тыс. до 829 тыс. жителей Севера эмигрировали на Юг. Для периода 1950–1953 гг. оценки колеблются между 400 тыс. и 650 тыс. Если мы примем минимальные оценки, на протяжении этого периода около 900 тыс. северян — или около 10 % всего населения Севера — ушли на Юг. Существовал и заметно меньший по масштабам, но все равно значительный приток южан на Север, который также объективно способствовал усилению режима: большинство тех, кто уходил на Юг являлись потенциальными врагами коммунистической власти, в то время как с Юга прибывали ее потенциальные сторонники. Сами северокорейские власти считали, что в Северной Корее в середине 1950-х гг. находилось около 100 тысяч выходцев с Юга (эта цифра содержится, например, в: Запись беседы Б. К. Пименова (первый секретарь посольства) с Вон Хен Гу (зам. Заведующего Орготделом ЦК ТПК). 21 июня 1958. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 14. Д. 8, папка 75). Критический анализ существующих оценок внутрикорейской миграции в тот период см., например: Foley James. Ten Million Families: Statistic or Metaphor? // Korean Studies. № 1. 2001. . Фактически северокорейская радикальная антикоммунистическая оппозиция изгнала сама себя. Поэтому в 1954 г. Ким Ир Сен (или, что то же самое, северокорейский режим) имел основания чувствовать себя спокойнее, чем в 1948 г.

Логика, которой Ким Ир Сен руководствовался в своем стремлении уничтожить все фракции, кроме свой собственной, была проста: в условиях острого соперничества группировок и непрекращающихся интриг все остальные группировки неизбежно воспринимались Ким Ир Сеном не просто как соперники в борьбе за власть, а как источник потенциальной опасности для собственного политического и даже физического выживания (как известно, в сталинской политической истории низвергнутый с политического Олимпа руководитель редко умирал своей смертью). Немалую роль играли также традиции фракционности, глубоко укоренившиеся в корейской политической культуре. Масла в огонь подливало и то обстоятельство, что две из четырех фракций имели тесные отношения с могущественными соседями и могли рассматриваться как потенциальные или реальные агенты Москвы и Пекина.

К 1955 г. Ким Ир Сен уже расправился с руководством «внутренней группировки» и, скорее всего, раздумывал, что же делать дальше. За спиной как советской, так и яньаньской группировок стояли великие державы, от которых в то время и лично Ким Ир Сен, и его режим чрезвычайно зависели. Это означало, что эти две фракции были гораздо менее уязвимы, чем «внутренняя группировка», которая была уничтожена без особых проблем в 1953–1955 гг. Однако к концу 1955 г. и международная обстановка, и ситуация в самой Корее настолько изменились, что Ким Ир Сен решился бросить вызов влиянию «советских» и «китайских» корейцев.

Советское влияние в Корее к 1955 г. было по-прежнему заметным, но куда менее сильным, чем, скажем, в 1946 г. или в 1950 г. Прошли те времена, когда работники советского посольства регулярно просматривали и редактировали тексты выступлений северокорейских лидеров, советские военные советники санкционировали все назначения на командные посты среднего и высшего уровня [15] Интервью с Сим Су-чхолем. 23 января 1991, Ташкент. В конце 1950-х гг. Сим Су-чхоль был начальником Управления кадров Генштаба КНА (вооруженных сил Северной Кореи). , а Политбюро ЦК ВКП(б) формально утверждало важнейшие политические решения правительства КНДР [16] Только один пример подобного рода: 3 февраля 1948 г. советское Политбюро приняло решение «разрешить (курсив мой. — А. Л.) Народному Комитету Северной Кореи создать Департамент национальной обороны и в день окончания сессии Народного Собрания провести в городе Пхеньяне митинг и парад корейских национальных войск» (копия документа из частной коллекции). Только после этой резолюции Москвы 8 февраля 1948 г. Пхеньян официально провозгласил создание отдельной северокорейской армии(Корейской Народной Армии, КНА). . Тем не менее все советское по-прежнему считалось образцовым, советские традиции и институты тщательно копировались во всех сферах северокорейской жизни (факт, который в те времена никто и не собирался скрывать), а самым изучаемым иностранным языком был русский. Огромным влиянием в стране пользовалась русская и советская культура, распространение которой щедро субсидировалось государством. Советские книги, советские фильмы, советские пьесы и советские песни были в КНДР повсюду. В 1955 г. переводы советских книг составили большинство изданий, выпущенных в КНДР. В 1957 г. советские фильмы составили 60 % всего северокорейского кинопроката, в то время как на долю местных картин осталось всего лишь 10 % (остальные 30 % были импортом из других «народных демократий») [17] Balazs Szalontai. Kim И Sung in the Khrushchev Era: Soviet-DPRK Relations and the Roots of North Korean Despotism, 1953–1964. Stanford: Stanford University Press, 2005. P. 22. . Многие молодые корейцы, в том числе и большинство отпрысков корейской элиты, обучались в советских вузах. Пресса КНДР уделяла огромное внимание жизни Советского Союза. Даже такие специфические события, как годовщины малоизвестных русских писателей и критиков XIX в., считались достойными широкого освещения в северокорейской печати.