Руслан Скрынников - Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века

Лжедмитрий лицемерно сожалел о происшедшем «кроворазлитии» и требовал, чтобы его признали царем, поскольку только это приведет к прекращению братоубийственной войны. [18] Там же. Толпа жадно слушала обличения против власти и верила, что «прирожденный» государь избавит страну от междоусобиц, чрезвычайных поборов, обременительной военной службы. Совершенно так же, как в северских городах, толпа громко приветствовала нового государя: «Дай боже, чтобы истинное солнце снова взошло бы над Русью!» [19] Буссов К. Московская хроника, с. 106.

Вскоре у Лобного места собралось «московского государства всяких чинов людей многое множество: Пожар полон людей и у Троицы на рву (церкви Василия Блаженного. — Р.С. ) и по лавкам и до Кремля-города и до Фроловских ворот…» [20] Попов А. Изборник, с. 328.

В Кремле с утра находились не только ближние люди («тайный совет»), но и вся Боярская дума. [21] Путешествие сэра Томаса Смита, с. 76. Узнав о появлении толпы на площади, бояре поспешили к патриарху и известили его о «злом совете московских людей». Престарелый Иов со слезами на глазах умолял думу сохранить верность присяге, но «ничто же успевашу». [22] ПСРЛ, т. XIV, с. 65.

Источники сохранили несколько версий относительно позиции Боярской думы в день переворота. По одной версии, народ ворвался в Кремль («миром же приидоша во град») и, захватив бояр, привел их на Лобное место. [23] Там же.

Разрядные записи содержат известие, согласно которому сигнал к мятежу подал окольничий Богдан Бельский. Он будто бы поднялся на Лобное место и «учал говорить в мир: «Яз за царя Иванову милость ублюл царевича Дмитрия, за то я и терпел от царя Бориса»». [24] Разрядная книга 1550–1636 гг., т. II, вып. 1 М., 1976, с. 227 Приведенное свидетельство, однако, не находит подтверждения в записках очевидцев и современников.

Конрад Буссов, находившийся в Москве, писал, что царица Мария Григорьевна сама выслала на площадь бояр, сохранивших верность ее сыну. Чтобы пресечь агитацию посланцев «Дмитрия», бояре пригласили их в Кремль. Однако толпа помешала попытке убрать Пушкина и Плещеева с площади.

Ни русские летописи, ни иностранные авторы (К. Буссов, Я. Маржарет, И. Масса) ничего не упоминают о переходе на сторону восставшего народа кого-нибудь из бояр. [25] Один Петр Петрей упоминает о том, что народ, получив воззвание «Дмитрия», обратился с вопросом, что случилось с угличским царевичем. Шуйский будто бы сказал, что Дмитрий избежал козней Бориса и ждет своего часа (Реляция Петра Петрея о России начала XVII в., с. 91–92). Свидетельство Петрея лишено конкретности. Как видно, он не был очевидцем события и записал слухи, лишенные достоверности. По словам Маржарета, «Мстиславский, Шуйский, Бельский и другие были посланы (на площадь к народу. — Р.С. ), чтобы усмирить волнения». Несмотря на появление бояр, письмо «Дмитрия» было оглашено и вызвало мятеж. [26] Маржарет Я. Записки, с. 196.

Записки Буссова позволяют установить происхождение ошибки в русских Разрядных записях. Окольничий Богдан Бельский в самом деле выходил к народу на Лобное место и, поцеловав крест, поклялся, что государь — прирожденный сын царя Ивана Васильевича, говоря, что «он (Бельский) сам укрывал его на своей груди до сего дня…». [27] Буссов К. Московская хроника, с. 109. Эта сцена, описанная Буссовым как очевидцем, имела место, однако, не в момент появления в Москве Гаврилы Пушкина, а три недели спустя, когда в Кремль прибыл сам Лжедмитрий. Авторы разрядов, таким образом, перепутали последовательность событий.

Самые подробные сведения о московском восстании заключает в себе английское сочинение, опубликованное в 1605 г. на основе записей и рассказов членов английского посольства, только что вернувшегося из Москвы. [28] Болдаков И. М. Вступление. — В кн.: Путешествие сэра Томаса Смита, с. XI–XIII. Их рассказ сводится к следующему.

Народ, собравшийся на Красной площади, потребовал к ответу думных бояр, особенно же бояр Годуновых. Поначалу царь им отказал, но затем некоторые из бояр все же выехали из Кремля на площадь, так как простой народ грозил привести их насильно.

На Лобное место взошел дьяк Афанасий Власьев, не только лучший, но и единственный у московитов оратор, к тому же человек весьма популярный. Думный дьяк спросил у народа о причине необычного сборища. Главные бояре просили толпу разойтись, указывали на то, что в государстве объявлен траур и обещали разобрать любые просьбы и ходатайства народа после коронации царевича Федора.

Англичане отметили, что речи бояр были двуличными. Сановники говорили таким безразличным тоном, «что видно было, что при этом участвует один язык». [29] Путешествие сэра Томаса Смита, с. 50. На самом деле бояре, и так не обладавшие красноречием, лишились дара речи при виде разбушевавшегося народа.

Англичане подробно описали инцидент, послуживший толчком к восстанию. Гаврила Пушкин не успел прочесть грамоту Лжедмитрия и до половины, когда москвичи доставили на площадь двух прежних воровских гонцов, вызволенных ими из тюрьмы. [30] Там же.

Свидетельство англичан позволяет объяснить одно непонятное известие Буссова. По его словам, в письме к москвичам «Дмитрий» требовал прежде всего ответить ему, куда они дели его предыдущих посланцев, убили ли их сами, или это тайком сделали господа Годуновы и пр. [31] Буссов К. Московская хроника, с. 105. Парадокс состоит в том, что в подлинной грамоте Лжедмитрия I не упоминалось ни словом ни о каких гонцах. Очевидно, в памяти Буссова события сместились, и он стал приписывать освобождение гонцов воле Лжедмитрия.

Дополнительные сведения насчет роли тюремных сидельцев в восстании можно обнаружить в польских источниках. Иезуит А. Лавицкий, прибывший в Москву в свите самозванца, сообщает, что в день восстания народ открыл тюрьмы, благодаря чему «наши поляки, взятые в плен во время боя под Новгородом-Северским и заключенные в оковы Борисом, избавились от темничных оков и даже оказали содействие народу против изменников». [32] Письмо А. Лавицкого от 11 (21) сентября 1605 г. — Старина и Новизна, кн. XIV, с. 533.

Приведенные факты имеют решающее значение для реконструкции событий, послуживших непосредственным толчком к выступлению народа в столице. Согласно английскому источнику, тюремных сидельцев освободили еще до того, как Пушкин дочитал грамоту Лжедмитрия и собравшийся на площади народ взялся за оружие. Отсюда следует, что восстание в Москве началось с разгрома тюрем. Кому принадлежал почин в этом деле? На этот вопрос источники не дают прямого ответа. Можно предположить, что нападение на тюрьмы осуществили те же люди, которые опрокинули охрану в городских воротах и провели Пушкина и Плещеева на Красную площадь, т. е. атаман Андрей Корела с донскими казаками. Разгром тюрем позволил им достичь разом двух целей. В московских тюрьмах к лету 1605 г. собралось огромное число «воров» из простонародья, а также пленных поляков и других лиц, захваченных на поле боя. Освобожденные от оков, они немедленно присоединились к казакам. Еще большее значение имел моральный эффект. «Воры», подвергавшиеся избиению и пыткам в царских застенках, стали живым обличением годуновской тирании. Недаром англичане писали, что появление узников на площади явилось как бы искрой, брошенной в порох. [33] Путешествие сэра Томаса Смита, с. 50.