Леонид Млечин - КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы

А мне на Лубянке поручили дело одного из руководителей всей немецкой военной разведки и контрразведки — абвера.

Сидел генерал в Лефортовской тюрьме. Его хорошо кормили, потому что он был нужен. И когда мне передавали дело, предупредили, что его предстоит подготовить в качестве свидетеля на Нюрнбергский процесс.

Очень интеллигентное лицо. Пенсне. Худощавый, с серыми глазами, внимательный взгляд, хорошая речь, чувство собственного достоинства, за чем он внимательно следил, чтобы в моих глазах не уронить свое генеральское достоинство. Я же капитан, а он генерал.

Он долгое время не верил в то, что мы разбили немцев и заключили мир. Я ему давал газеты. Он говорит:

— Да мы сами такие газеты выпускали!

С разрешения Абакумова я с ним прошелся по Москве. Переодели его в штатское платье, нас прикрывали… Вышли из Лубянки, из второго подъезда, пересекли Красную площадь. Я его спросил:

— Хотите пива выпить?

— Хочу.

Завел его в бар, угостил пивом с раками. Вот тогда он поверил. Он много дал интересных показаний.

Я его внутренне сравнивал с Абакумовым. И подумал, что Абакумов крупнее как человек. Мне казалось, что немец гораздо мягче, может быть, я ошибаюсь, но Абакумов выглядел решительнее, самостоятельнее в своих действиях.

Дисциплина у него была железная. Он был строг и вместе с тем понимал, что сотрудников надо беречь. В 1943 году у меня от воспаления легких умерла мама в городе Вольске. Я узнал через месяц. И обратился к Абакумову, чтобы он мне дал отпуск четыре дня побывать на могиле. Он вызвал меня, дал мне десять дней и сам подписал командировочное удостоверение и сказал:

— Обратитесь в горотдел, вам там помогут.

Абакумов не обязан был проявлять такую заботу — звонить в горотдел госбезопасности, лично подписывать командировку, с которой я стрелой летел во всех поездах, кому ни покажешь, все берут под козырек… Надо знать, что такое голодный тыл во время войны. И когда я приехал в Вольский горотдел наркомата госбезопасности, мне помогли с продуктами.

— Какое впечатление производил Абакумов? — спросил я Месяцева.

— Он мужик был статный, красивый, военная форма ему шла. Разговор всегда носил спокойный деловой характер. Он не заставлял стоять навытяжку и приглашал сесть. У меня с ним еще одна встреча была. Посадили двух профессоров-кораблестроителей. Один специалист в области плит, которые навешиваются на борта как броневая защита, а другой специалист в области рулевых вспомогательных устройств. Их допрашивали жестко и потом одного передали мне. Я с ним разговаривал по-человечески. И чайку вместе попьем на ночь, и поесть ему разрешу дополнительно…

И он стал давать показания. Что он, будучи мичманом на царской яхте «Штандарт», когда Николай II побывал в Германии у кайзера Вильгельма, сошел на берег, где его завербовали. И с тех пор он работает на немецкую разведку. Признал, что занимался вредительством на наших военных кораблях. Объяснил, что именно делал во вред. Его показания изучили эксперты, подтвердили: да, все так… Он признался, что занимался вредительством не один, и назвал многих видных флотоводцев.

Месяцев допросил его вместе с начальником следственной части — профессор подтвердил свои показания.

Вдруг Месяцева вызвали к Абакумову. Пришел к Абакумову, доложился, смотрит: у него в кабинете сидит арестованный профессор. Абакумов взглянул на профессора и спросил его:

— Так почему же вы обманывали следствие?

Он ответил:

— Знаете, следователь мне очень понравился. Я уже старый, песенка моя спета, а на моем деле он может отличиться.

Когда Месяцев услышал это, у него в глазах потемнело. Профессора увели. Абакумов сказал Месяцеву:

— Арестованных нельзя бить. Но и нельзя умасливать, уговаривать. Вы его уговорили. Он полюбил вас и дал липовые показания…

Уважали Абакумова в контрразведке?

— Если к младшим чинам он относился с заботой, по отечески, то высших он держал в кулаке, — говорил Месяцев. — Я видел, как начальник следственной части Павловский дрожал, когда его Абакумов распекал, стал весь белый, коленки тряслись! Думаю, что ж ты цепляешься так за должность?

Кирилл Столяров:

— Абакумов занимался разведкой и контрразведкой в тылу противника. СМЕРШ переиграл абвер и знал о расположении немецких частей больше, чем немцы о Красной армии. Не зря Сталин, склонный к быстрым кадровым перемещениям при малейших признаках неумения справиться с делом, всю войну продержал Абакумова на этой должности.

Николай Григорьевич Егорычев, бывший член ЦК КПСС и бывший первый секретарь Московского горкома, доброволец, прошедший всю войну, не раз раненный, очень смелый человек, рассказывал мне такую историю.

На Северо-Западном фронте он был заместителем политрука стрелковой роты. Вызывают его в штаб батальона. Это в трехстах метрах от передовой. На берегу чудесного озера Селигер в землянке его ждет холеный подполковник из СМЕРШ:

— Вот вы заместитель политрука, хорошо знаете наш полк. Вы, пожалуйста, докладывайте мне о тех, у кого неправильные настроения, кто может подвести, сбежать.

Егорычев ему ответил:

— Товарищ подполковник, я замполитрука и каждого бойца знаю. Мы каждый день подвергаемся смертельной опасности. И я ни о ком из них вам ничего говорить не буду. Эти люди воюют на самой передовой. Почему вы не пришли к нам в окопы и там меня не расспрашивали? Почему вы здесь, в безопасности, со мной беседуете?

Подполковник возмутился:

— Ах, вы так себя ведете? Я вам покажу!

Егорычев обозлился и на «ты» к подполковнику:

— Ну, что ты мне сделаешь? Куда ты меня пошлешь? На передовую? Я и так на ней…

Подполковнику, видимо, стало стыдно, и он решил прийти в расположение роты дня через два. Она занимала высоту. Подходы к ней немцами просматривались и простреливались. Поэтому отрыли глубокий ход сообщения, чтобы в случае обстрела укрыться. Вдруг видят: кто-то от самой церкви ползет по ходу сообщения. Ребята стали хохотать. Показался тот самый подполковник — и к Егорычеву:

— Что они смеются?

Егорычев честно ответил, что солдаты смеются из-за того, что подполковник трусоват:

— Мы-то ходим в полный рост, укрываемся только в случае обстрела, а вы ползете, когда опасности нет…

После того как личный состав роты сменился раза три, тяжкие были бои, нас отвели на несколько дней отдохнуть, продолжал Егорычев:

— У нас был мастер с Урала. Он брал запалы от противотанковых гранат и делал из них мундштуки. Они получались очень красивые. Но однажды запал взорвался у него в руках. Ему оторвало Два пальца на правой руке.

Трибунал рассматривал это дело и приговорил его к расстрелу. Заявили нам, что он это сознательно сделал. Было решено расстрелять его перед строем. Отрыли ему на болоте яму метр глубиной, она сразу водой заполнилась — это было начало ноября. Раздели его до нижнего белья — обмундирование потом тоже пошло в дело…