Александр Михайлов - Портрет министра в контексте смутного времени: Сергей Степашин

Если бы они были уничтожены, то они не просочились бы, спустившись с гор, и не начали партизанскую войну.

Если бы они не начали партизанскую войну и не стреляли в спину, то меньше было бы потерь среди мирного населения, которое, ожесточаясь, стало множить отряды боевиков.

Если бы они не вливались в ряды боевиков, то не расширялось бы противодействие Российской армии.

Если бы не было противодействия Российской армии, то можно было бы сформировать легитимное правительство Чеченской Республики, а не прибегать к марионеточным фигурам.

Если бы мы не прибегали к марионеточным фигурам, то армия Масхадова (почти уничтоженная) не собралась бы в единый кулак и не стала бы в августе штурмовать Грозный.

Если бы генерал Пуликовский выполнил свой ультиматум и уничтожил бы остатки сепаратистов, то не приехал бы Лебедь.

Если бы не приехал Лебедь, то он не подписал бы договора о капитуляции.

Если бы он не подписал договора о капитуляции, то не было бы у боевиков ощущения реванша, а у России чувства позора.

Если бы у России не было чувства позора, то ей не надо было бы заигрывать с кукольной фигурой Масхадова и помогать ему деньгами.

Если бы мы не помогали ему деньгами, то эти деньги бы шли в карманы россиян, а не верхушке бандитов.

Если бы деньги не шли бандитам, они не укрепляли бы свою армию и не претендовали на возмездие.

Если бы они не претендовали на возмездие, то не осуществляли бы террористические акты безнаказанно.

Если бы они не были безнаказанными, то не посягнули бы на вторжение в Дагестан.

Если бы они не посягнули на Дагестан, то не надо было бы бомбить базы боевиков в Чечне.

Если бы мы не бомбили базы боевиков, то они не совершали бы теракты в Москве.

Если бы они не совершали теракты в Москве, то Москва не начала боевые действия против Чечни.

Если она вошла в Чечню, то ей надо брать Грозный.

Если его не взять к зиме или не найти другого приемлемого варианта, то война может затянуться.

Если война затянется, увеличатся потери. Если увеличатся потери, то изменится отношение к действиям властей в обществе».

Для Степашина Чечня была сравни трясине. Чем больше пытаешься вырваться, тем глубже засасывает.

Подписывая 23 октября 1991 года заключение комиссии о роли органов КГБ в августовских событиях, Степашин не задумывался о том, что именно в эти дни начиналось то, что одни называют антиконституционным путчем в Чечено-Ингушетии, другие Кавказской войной.

С сентября того года ситуация в Чечено-Ингушской Республике резко обострилась. Нападения на военнослужащих, захват здания правительства, беспорядки стали нормой в самой к тому моменту экономически благополучной республике Северного Кавказа.

Первыми опасность этого почувствовали представители общественности и религиозные деятели. Они взывали к Москве, но та была озабочена своими проблемами. Только 10 сентября в Грозный направилась делегация от РСФСР (как будто ЧИР не являлась ее составной частью). Ее встретили в штыки. Ряд резких заявлений вице-президента России Александра Руцкого был воспринят, как провокационный. Началась цепь необратимых на первый взгляд процессов, в условиях абсолютной импотенции органов власти. Затеянная переписка Москвы с Грозным без принятия жестких мер носила косметический характер.

25 октября грянул гром. Митинг кучки националистов в Грозном выплеснулся с отведенной ему площади.

Время было — лучше не придумаешь. Органы власти были практически парализованы внутренними дрязгами: «А где ты был 19 августа?» Москва мела пургу, которая сметала и правых, и неправых.

При попустительстве Москвы в Чечне прошли выборы. За первого президента ЧР проголосовало 85 процентов избирателей. Советский генерал Джохар Дудаев, покрывавший ковровыми бомбардировками братьев мусульман в Афганистане, стал первым лицом самопровозглашенного государства.

Первыми под каток попали чекисты.

В октябре группа практически невооруженных людей захватила здание КГБ республики. Как вспоминают участники событий, для восстановления законности не требовалось оружие. «Мы бы их разогнали палками!» Но приказа не поступило. Реакция Москвы была противоречивая. Председатель КГБ РСФСР Виктор Иваненко приостановил деятельность республиканского КГБ, фактически предав его сотрудников, бросив их на произвол судьбы.

Прибывший в Грозный по его поручению заместитель по кадрам Пятаков собрал изгнанных хулиганами из КГБ офицеров в… ГАРАЖЕ. Он передал «переживания» Иваненко и предложил сдать оружие(!).

Это был конец. Самый надежный отряд, фактически элитная гвардия была брошена своими полководцами. Через некоторое время от рук бандитов погиб офицер управления майор Толстенев. С перерезанным горлом его обнаружили в застенках СИЗО новой власти.

Возмущение, взорвавшее все чекистские коллективы России, пытались затушить шифровками из Москвы — «дескать, сам виноват».

Попытка введения чрезвычайного положения, инициированная Руцким, поддержки не нашла.

Шевеление где-то на краю географии нашей огромной страны на фоне тектонических процессов по развалу СССР было сродни укусу комара во время пожара. К российским окраинам мы относились так, как к матросу на подводной лодке: «да куда он денется?»

Может, потому внимание политиков было больше приковано к разделу советского имущества. Наиболее прозорливые и внимательные понимали, что огонек на окраине может при сильном ветре охватить огнем всю страну.

О ситуации того периода написаны тома.

Добавим только одно. Уже через несколько месяцев Джохар Дудаев осознал, что выпущенный из бутылки криминальный джинн уничтожит и республику, и его самого. Он ищет диалога с Москвой, та встает в позу. Он ищет контактов с Ельциным, тот держит дистанцию — «не царское дело!» И, противореча самому себе, делает судорожные, ошибочные шаги.

О способности принимать решения самостоятельно и делать сильные шаги Ельциным ходят легенды. Но в ситуации с Чечней он скорее всего полагался на своих советников и советников советников. Иных уж нет, а те далече. Хасбулатов — главный чеченовед, чеченоведы рангом поменьше — депутаты Верховного Совета Г. Старовойтова, Г. Бурбулис, М. Полторанин и прочие. Но что им, если советовать — не отвечать?

Александр Руцкой, с военной прямотой желавший решить задачу одним кавалерийским броском, оказался точнее, прозорливее, мудрее умудренных в подковерных баталиях политиков. История показала, что терапевтическая операция 1991 года была бы предпочтительнее хирургической последующих лет. Но, как уже отмечалось, история не терпит сослагательного наклонения… Век нынешних политиков короток. И отвечать за их ошибки приходится часто другим.