Роджер Осборн - ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Новая история западного мира

По мере того как торговля переходила в завоевание, имперский престиж начинал восприниматься некоторыми группами общества— высшим офицерством, политиками, журналистами, честолюбивыми выскочками — как противовес национальному упадку и впоследствии как неотъемлемая часть нового мироустройства. Прихотливая торговая сеть былых империй к середине XIX века все больше обретала черты идеально функционирующей глобальной системы, все линии которой сводились к правительственным кабинетам и совещательным комнатам глав компаний Европы. Доктрина свободной торговли (см. главу 14) настойчиво добивалась повсеместного торжества законопорядка, и его обеспечение служило главным идеологическим оправданием европейского владычества. Впрочем, империи требовались не только купцам и политикам. Миссионеры завоевывали мир для Христа, социал–дарвинисты говорили о предначертании судьбы, диктующем высшим светлокожим народам повелевать низшими смугло- и чернокожими, а исследователи и первооткрыватели претворяли личные амбиции в романтическую аллегорию противостояния человека и враждебной ему природы.

В своем стихотворении «Бремя белых» (1899) Киплинг утверждал, что перед рядовыми имперской армии стоит неблагодарная задача — «Править тупой толпою / То дьяволов, то детей», чтобы создавать богатство для кого‑то еще: «Твой жребий — Бремя Белых! / Но это не трон, а труд». Однако Киплинг, всегда стоявший на стороне простого солдата, в одинаковой мере разделял характерное для его эпохи полное непонимание не- европейцев. Сынам Европы, отправлявшимся в Африку и Азию, по его искреннему убеждению, чтобы спасать аборигенов («Накорми голодных, / Мор выгони из страны»), приходилось сталкиваться с тем, как благодаря туземцам все их старания шли прахом— «Изменит иль одурачит /Языческая орда». [12] Перевод В. Топорова. Бременем европейцев, исполнявших свое призвание донести цивилизацию до остального мира, было наблюдать за тем, как удостоенные цивилизации праздные язычники перечеркивают все их усилия.

Время от времени у европейских политиков возникал соблазн использовать имперские лозунги, чтобы заработать популярность, однако у такой стратегии была и обратная сторона. В 1870–х годах британский премьер–министр Бенджамин Дизраэли вознамерился сделать тори партией империи, а империю — символом британского престижа и величия, а также образцом справедливости и свободы. Ряд действий в этом направлении, среди которых были покупка контроля над Суэцким каналом и аннексия Кипра, увенчался самым помпезным из имперских мероприятий — проведением в Дели в первый день нового 1877 года грандиозной церемонии, на которой королева Виктория была провозглашена императрицей Индии. Тем временем опрометчивая самоуверенность Дизраэли ввергла Британию в вооруженные конфликты на территории Афганистана и зулусского Трансвааля, и на выборах в 1880 году он потерпел сокрушительное поражение от Уильяма Гладстона, который объявил империю дешевым театром. призванным скрыть преступные устремления, а войны против афганцев и зулусов — посягательством на жизнь невинных людей. По–видимому, имперская политика не была столь уж беспроигрышной картой в завоевании голосов британских избирателей.

Политики Франции также обнаружили, что империя приносит слишком мало выгоды при благоприятном течении дел, и непомерно много обвинений, когда обстоятельства складываются неудачно. Вторжение в Мексику в 1864 году обернулось полным фиаско для Наполеона III — разгром французских сил сделал страну уязвимой для германского нападения в 1870 году, во время которого император был захвачен в плен и сослан. Но и Третьей республике довелось испытать свою долю колониальных бедствий. В 1881 году премьер–министр Жюль Ферри лишился поста после того, как в обход закона отдал приказ о захвате Туниса; вернувшийся в 1885 году. Ферри вновь был уволен после поражения французских войск с огромными потерями в Индокитае. Его преемнику Анри Бриссону пришлось подать в отставку в результате отказа парламента поддержать его планы по расширению финансирования армии, размещенной в том же Индокитае. В Германии в 1906 году по следам зверств военных в юго–западной и западной Африке отказ оппозиционных партий проголосовать за бюджет привел к роспуску рейхстага. В России мечты царя Николая И об имперской гегемонии на востоке кончились позорным поражением в русско–японской войне и революцией 1905 года.

Империи представляли собой политические парадоксы — как правило, пользовавшиеся поддержкой большинства, они грозили крахом политической карьеры неосторожному или забывшемуся в националистическом угаре политику. Оправдание колониализма превратилось в порочный круг. Потребность в защите коммерции и стретегических позиций на планете от посягательств амбициозных конкурентов не играла сколько‑нибудь важной роли, поскольку на фоне объемов внутреннего и взаимного экономического обмена между индустриальными странами объем колониальной торговли был мизерным. В реальности колонии поглощали больше ресурсов, чем производили, и поэтому непрерывное увеличение отчислений на защиту заморских поставок и сдерживание геополитических соперников только осложняли проблему. Обычное население Британии и Франции, насколько можно судить, не выигрывало от имперских владений практически ничего. Для небольшой группы они были источником солидной наживы; еще несколько тысяч, заброшенных в экзотическую даль, охотно или не очень пользовались своим положением хозяев над людьми, недовольными самим их присутствием. Благосостояние остальных в отсутствие всяких империй было бы только выше.

В то же время для многих в метрополии имперские авантюры являлись идеологической потребностью: они работали на обостренное национальное самосознание, поднимали общественный авторитет армии и усиливали недоверие к соседям–европейцам. Газеты изобиловали отчетами о боях, развертывании войск, полковых маневрах, назначениях тех или иных лиц на командные посты, и все это происходило в местах, которые, располагаясь на другом конце света, становились знакомы европейцам, как свои пять пальцев. С переправы Роркс–Дрифт, из Муалока, Литтл–Бигхорна и Хартума постоянно доходили вести о героических подвигах отрядов, то чудом одерживавших победу, то мужественно отступавших перед превосходящими силами противника. Но правда была совсем иной.

1 сентября 1898 года генерал Китченер, под командованием которого находилось 20 тысяч человек и 100 корабельных орудий, столкнулся с пятидесятитысячной суданской армией, растянувшейся по фронту длиной в 4 мили. Когда суданцы пошли в атаку, британские пули стали косить их как траву. Омдурман был не столько битвой, сколько бойней — по прошествии нескольких часов среди песка лежали мертвыми 10 тысяч суданских солдат. Такого рода боевые операции фактически приравнивали войну к геноциду. Контроль над территорией в исполнении европейской армии подразумевал сперва массовое убийство ее обитателей, а затем либо выселение, либо подчинение оставшихся в живых. У европейцев были лучше вооружение, организация и дисциплина, они исповедовали совершенно иную войну, чем те. кто был вынужден оказывать им сопротивление. Для коренного населения Африки, Индии и Юго–Восточной Азии вооруженный конфликт являлся нежелательным результатом, в котором кровопролитие должно быть сведено к минимуму; ни у кого из туземцев не было причин вести многолюдные и кровопролитные войны с огромным географическим охватом. И если их методы представлялись по–варварски дикими и жестокими, разве следовало европейцам ожидать чего‑то иного? Для них самих война могла казаться естественной — они хотели утвердить право собственности на территорию, — однако местных жителей такая цель часто ставила в тупик. Где‑то европейцы хотели просто осесть, где‑то лишь торговать; иногда они хотели, чтобы туземцы воевали в их войсках, иногда — истребляли аборигенов до единого человека. Чего бы они ни хотели, они не принимали в расчет коренных жителей и целенаправленно уничтожали любые социальные структуры, способные сосредоточить в себе энергию сопротивления. Британцы. наученные горьким опытом индийского восстания 1857 года, специально прилагали усилия, чтобы не оставить следа от естественного политического и культурного уклада. своих африканских колоний.