Роджер Осборн - ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Новая история западного мира

Рассказы о Франциске Ассизском разнеслись по всему западному миру: его сознательное подражание земной жизни Христа, стигматы (кровоточащие следы на теле, потворяю- щие раны распятого Христа), рисунки, изображающие младенца–святого в яслях, смогли поколебать устоявшуюся идею христианского благочестия. Религиозное влияние святого Франциска и общественное влияние пополанского движения северной Италии также сопровождались переменами в искусстве: традиционные изображения Христа, восседающего на небесах одесную Бога, постепенно сменялись изображениями Его земных страданий. В Христе, запечатленном на «Снятии с креста» — созданном в XV веке Рогиром ван дер Вейденом алтарном образе, — мы видим уже больше общего с обычным горожанином или сельским жителем, чем с папой, восседающим на троне.

Помимо того, что пример Франциска Ассизского вдохновлял рядовых христиан, побуждая их иначе взглянуть на свою веру, средневековая церковь также получила серьезный интеллектуальный стимул — и вместе с тем еще один вызов. Хотя западное христианство положило в основу своего доктринального и духовного авторитета труды святого Августина, отца церкви V века, многое в практике средневековой церкви было прямым противоречием августиновскому вероучению. Если Августин старался показать, что христианская жизнь в смирении и страхе способна объединить верующих, святых наравне с грешниками, то ни сама позднесредневековая церковь, ни многие из членов ее паствы не могли вполне примириться с бессилием перед лицом Бога. Хотя никто не говорил об этом открыто, молитвы часто приносились людьми с целью переменить Его решения — либо напрямую» либо прося святых на небесах о заступничестве перед Ним от чьего‑либо имени. Изобретение чистилища формально не затрагивало догмат Августина о неспособности человеческих поступков изменить Божественные планы относительно спасения или проклятия души, однако все понимали, что, заказывая богослужения, жертвуя и молясь, они пытаются сделать именно это и ничто другое: повлиять на Бога. И центральным проводником этих усилий являлась именно церковь, ибо только священники могли проводить службы, освящать часовни, принимать пожертвования и продавать индульгенции. С августиновскими принципами все больше расходилась не только практика западного христианства, но и интеллектуальная жизнь. В XII веке Библия, труды Августина, заново открытый кодекс Юстиниана, а также то небольшое число сочинений Аристотеля, Платона и поздних платоников, которое было доступно в латинском переводе, составили базовое ядро университетских курсов по логике, богословию и праву Первые университеты были основаны в этом веке в Италии, Франции и Англии, откуда они за три столетия распространились по всей Европе. Поскольку университеты за пределами изначальной итальяно–франко–английской оси организовывались по образцу тех, которые посещали их основатели, европейское высшее образование с самого начала развивалось как унифицированная интернациональная система. Изучение права было особенно важным для ученых клириков, так как именно в этот период церковь активно пыталась подчинить своей правовой юрисдикции светский мир — вопреки явному недовольству королей, князей и императоров.

Университеты представляли собой церковные учреждения, в которых и преподаватели, и учащиеся следовали священническому призванию, и готовились либо к служению среди паствы, либо к продолжению ученых занятий под эгидой монастырей. Правила были чрезвычайно строги — к примеру, декрет кардинала Робера де Курсона относительно Парижского университета гласил: «О богословах мы постановляем, что никому из них младше тридцати пяти лет от роду не дозволяется выступать с лекциями в Париже и даже тогда дозволяется при условии, что он посвятил изучению предмета по меньшей мере восемь лет и прилежно слушал курсы в школах». Церковные власти зорко следили за содержанием курсов, особенно богословских. В 1241 году Одон, ректор Парижского университета, составил список преподававшихся в нем «ошибочных положений», включив в него, например, такое: «Что злой ангел [т. е. дьявол] был злым от самого своего сотворения, и никогда не был иным. Мы порицаем это ошибочное положение, так как твердо верим, что сей был сотворен добрым, и позже через свое грехопадение стал злым». Однако свидетельства современников показывают, что атмосфера в среде студентов была далека от смирной почтительности: «Почти все парижские студенты, и местные, и прибывшие из других краев, не стремились совершенно ни к чему другому, кроме как узнать и услышать что‑нибудь новое,.. Очень малое число училось ради своего или чужого образования. Они вздорили и устраивали между собой диспуты не только о различных сектах или о богословских вопросах; отличия между странами тоже становились среди них предметом разногласий, ненависти и смертельной вражды».

Во Франции Гильом из Шампо (ок. 1100) и его воспитанник Пьер Абеляр (1079–1142) впервые попытались интегрировать классические системы логики в христианскую теологию. К 1200 году правоведческие и логические курсы, включающие изучение наследия античных философов, были уже вполне устоявшимися и важными элементами университетского образования, развитие которых подстегнуло появление в Европе полного корпуса сохранившихся трудов Аристотеля в новых латинских переводах. Источниками этих текстов была вовсе не Греция, а арабские ученые, жившие и работавшие в Испании. Именно в тот момент, когда католические мыслители усердно пытались дать ответ на вопросы о морали и природе всеобщего, благе и разуме, в их распоряжении оказалась тщательно продуманная философская система, охватывающая все: от политики и управления до материального состава мира, от устроения космоса до смысла справедливости, от сущности жизни до государственного строя Афин. Вставшая перед ними непростая задача — понять, как творчество Аристотеля может быть вписано в христианский контекст —дополнительно осложнялась тем фактом, что арабские богословы, в первую очередь Ибн Сина (известный на Западе как Авиценна, 980–1037) и Ибн Рушд (Аверроэс) (1126–1198), уже снабдили его труды учеными комментариями, в которых трактовались предметы вроде разделения веры и разума и часть которых попала в Европу вместе с аристотелевскими текстами. Аверроэсу, жителю Кордовы и Севильи, удалось показать, что такие понятия, как вечность Вселенной, смертность души и способность к рассуждению, общая для всех людей, могут быть выведены из Аристотеля, и из‑под его же пера вышли потенциально еретические для самого ислама аргументы, отстаивающие примат философии над религией в решении подобных вопросов. Ткким образом, не только прославленный Аристотель. язычник и автор философской системы. обходящейся без всемогущего Бога, предстал на глазах у церкви во всем своем блеске и великолепии—ситуацию усугубляло еще то, что его наиболее основательным и интересным толкователем оказывался мусульманин.