Георгий Кнабе - Древний Рим — история и повседневность

Доказательству этого тезиса посвящен один из самых ярких памятников римской общественно-философской мысли — диалог Цицерона "O государстве" [40] Cм.: Цицерон. О государстве, II (XI), 22 и особенно V (1), 1, хотя доказательством указанной мысли служит не столько тот или иной пассаж, сколько диалог в целом. Анализ его в этом плане см. в работах: Вuсhnег К. Studien zur romischen Literatur. Bd II. Cicero. Wiesbaden, 1962,S. 9-15; 32 ff.; Кнабе Г.С. Понимание культуры в древнем Риме и ранний Тацит. — В кн.: История философии и вопросы культуры. М.", Наука", 1975, с. 77–86. . И сам Цицерон и его сограждане верили: их государство совершенно потому, что оно постоянно ищет и находит выходы из центрального противоречия своей истории и рано или поздно разрешает его во всех его частных разновидностях: противоречие между ростом денежного богатства и ограниченностью замкнутого самодовлеющего хозяйства — за счет законов против роскоши, морального осуждения стяжательства, понятия "частного богатства"; противоречие между автаркией гражданской общины и неуклонным ростом ее владений — путем введения в римское гражданство и приобщения к римской системе ценностей "всего лучшего из покоренных народов" [41] Тацит. Анналы, XI, 24. Тацит излагает здесь в собственной обработке подлинную речь императора Клавдия в сенате в 47 г. н. э.: ее эпиграфический текст приведен в "Корпусе латинских надписей" (XIII, 1668), неоднократно издавался и переводился (в частности, и на русский язык. См.: Штаерман Е.М. Избранные латинские надписи по социально-экономической истории ранней Римской империи. — "Вести. древней истории", 1956, № 3, с. 185–186). Мысль эта была в Риме распространена. Тот же Тацит излагает посвященную ей речь полководца Петилия Цериала (История, IV, 73–74), она же развита в речи ритора II в. Элия Аристида " К Риму". ; противоречие между пиететом перед заветами предков и неотделимыми от всякого развития нарушениями этих заветов — благодаря существованию единой традиции римской славы, в которую входили "на равных" революционный трибун Гай Гракх и убивший его консерватор — консул Опимий, защитник сенатской республики Гней Помпей и создатель принципата Юлий Цезарь.

И само это убеждение и отражавший его гармонический идеал полисного общежития были иллюзорны. Противоречия гражданской общины были заданы объективно, неустранимы и лишь обострялись в той мере, в какой размываемая историей консервативная основа общины тем не менее оставалась ее основой, а тенденции новизны не могли создать ничего принципиально нового. Неразрешимость противоречий полиса засвидетельствована всей римской историей — извечной борьбой мелкого натурального и крупного товарного землевладения, массовым разорением крестьян, расхищением общественного земельного фонда, подрывом общинной солидарности, ограблением провинций, деклассацией городского населения.

И в то же время противоречия эти, действительно, находили себе разрешение, а иллюзии римлян представляли собой не только иллюзии, но и определенный общественный идеал, который, как всякий идеал, был отличным от реальности, но не посторонним ей, противоречил жизненной эмпирии, но и коренился в ней, опровергался ходом истории — и находил в нем свое постоянное подтверждение. Мы уже видели, как, вечно разрушаясь, столь же вечно сохранялся корень полисной жизни — земля как основа собственности и высшая ценность, солидарность граждан как норма существования, верность традиции как основа морали.

Далекие походы разрушали общину, но и усиливали ее, и рядовой римский крестьянин Спурий Лигустин, владелец крохотного клочка земли, проделавший двадцать одну боевую кампанию, воевавший в Македонии, в Испании, в Малой Азии, тем не менее сохранил надел, вывел в люди четырех сыновей и двух дочерей, гордился своим положением крестьянина и воина и, вступая в 171 г. до н. э. в армию в двадцать второй раз, убеждал односельчан

"отдать себя в распоряжение сената и консула, идти за ним в любые края, где вы сможете честно послужить защите республики" [42] Тит Ливий, 42, 34. .

А таких крестьян было тоже немало. На протяжении III в. до н. э. римляне завершили покорение Италии и обескровливали ее города, требуя от них все новых пополнений в свою армию, добытые же во время походов богатства оставляли в основном у себя. Когда это противоречие обострилось до крайности, города поднялись против Рима, началась так называемая Союзническая война, кончившаяся в 88 г. до н. э. фактической победой италиков. В результате города были уравнены в правах с Римом, жители их получили полное римское гражданство, но принимали они его всей своей гражданской общиной, сохраняя в неприкосновенности ее структуру, достояние, весь внутренний строй жизни [43] Это важное положение не всегда достаточно ясно осознается. См.: Sherwin-White A. N. The Roman Citizenship, 2nd. ed. Oxford, Clarendon Press, 1973, p. 134–165 (в первую очередь — 160–162). .

Сохранился Рим, сохранились города, но между ними установилось то подвижное равновесие, при котором противоречия, их разделявшие и имманентные обществу с полисным укладом, вроде как бы и сохранялись [44] См., например, инциденты, описанные в "Истории" Тацита (IV, 45) или в его же "Анналах" (XIII, 48–52). и в то же время постоянно находили себе разрешение.

Такие примеры можно продолжать бесконечно. Ограничимся еще двумя.

Патриархальная бедность всегда созраняла в Риме значение идеалах моральной нормы. Норма эта, тоже всегда, нарушалась, идеал был унижен и поруган. Чтобы войти в привилегированное сословие всадников, нужно было обязательно иметь денежное состояние около 400 тысяч сестерциев; закон, ограничивавший морскую торговлю сенаторов, при обсуждении его в 218 г. до н. э. встретил бешеное сопротивление, а несколькими годами позже, когда сенат попытался ограничить явно противозаконные махинации откупщиков, сказочно их обогащавшие, курия чуть не стала ареной побоища [45] Инцидент этот подробно изложен у Тита Ливия (23, 48, 10–49, 4 и 25, 3, 8–5, 1). Новый разбор и комментарий см. в кн.: Сimmа М.R. Ricerche sulle societa di publicani. Milano, Dott A.Giuffre ed., 1981, p. 6–9. .

Но при этом в разгар очень трудной для Рима второй Пунической войны (218–201 гг. до н. э.) народное собрание приняло закон против роскоши. Женщинам запрещалось носить драгоценности больше чем на пол-унции золота, появляться в цветных одеждах и пользоваться повозками. Закон просуществовал долго после конца войны, полностью исполнялся, и отмена его вызвала неодобрение значительной части граждан и сенаторов. Моральная санкция, в нем заложенная, для таких людей существовала раньше и продолжала жить еще очень долго: традиция сохранила сведения о крайне скромных средствах и образе жизни старых римских аристократов и полководцев [46] Трижды консул (в 290, 275 и 274 гг. до н. э.) Маний Курий Дентат собственноручно обрабатывал свой надел и ел из деревянной посуды (Валерий Максим, IV, 3, 5). Знаменитый полководец и консул 282 г. до н. э. Квинт Фабриций настоял на изгнании из сената видного его члена на том основании, что тот имел серебряный сосуд весом более 10 фунтов (Авл Геллий, IV, 8; Плутарх. Сулла, 1); дочери Фабриция были настолько бедны, что сенат дал им приданое (Валерий Максим, IV, 4, 10). Победитель Ганнибала Сципион Африканский провел последние годы жизни (186–183 гг. до н. э.) в весьма скромных условиях, подробно описанных Сенекой (Нравственные письма, 86). Список примеров такого рода может быть значительно продолжен. Их историческая достоверность в последнее время оспаривалась (без серьезных аргументов и большой убедительности). См.: Harris W. War and Imperialism in Republican Rome 327-70 B.C. Oxford, 1979, p. 264–265. Дело, однако, не в их достоверности самой по себе, а в том, что они вошли в традицию и повторяются у многих поздних авторов, то есть составляли норму — идеальную, но общепризнанную. ; еще в конце II в. до н. э. в Риме не было частных домов, которые стоили бы больше шести тысяч сестерциев [47] См.: Веллей Патеркул. Римская история, II, 10. .