А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

В августе-сентябре 1937 г. удел рабочих был таким же, как остальных, — стать массовой составляющей вскрытого органами НКВД заговора. Затем место рабочих в повстанческой структуре меняется. Со временем свердловскому и столичному начальству требуется все больше и больше «фактов» диверсий и других серьезных преступлений повстанцев. Именно здесь оказался незаменим рабочий класс. Сталкиваясь в ходе своей трудовой деятельности с машинами, станками и прочей техникой, они выходят на передний план в следственных делах и объявляются виновными в многочисленных проблемах промышленного производства второй половины 30-х годов. Конечно, крестьянина-колхозника можно было «подверстать» как диверсанта-вредителя через поджог колхозных полей и лесов, уничтожение запасов зерна. Со временем таких «поджигателей» появлялось гораздо больше, чем имелось гектаров леса или посевов в сельском хозяйстве, да и несерьезно выглядели эти диверсии для решения карьерных задач, которые решаются внутри любого бюрократического аппарата, и органы НКВД здесь не исключение.

За счет рабочих было легче выполнять плановые цифры по арестам. Они проживали компактно, их легче было арестовывать, чем крестьян, которые жили в далеких и разбросанных по районам деревнях, к тому же труднодоступных в зимний период, когда дороги заносило снегом. Привнеся нотку креатива в свою работу, местные следователи и свердловское руководство стали решать масштабные задачи, расширяя репрессии среди рабочих. В итоге они нашли многочисленных врагов в заводской и промышленной среде городов, в трудпоселках.

В дело был пущен самый разный компрометирующий материал. Идеологические штампы 1920-х гг. стали политическим языком новой кампании. Методы арестов обрели гибкость и ситуативность. Арестованный становился виновным уже в силу самого факта доставки в тюремное помещение. На время операции работники НКВД забыли о классовой близости рабочих социалистическому государству. Тех, кто строил индустриальные гиганты, добывал для них сталь и уголь, т. е. обеспечивал работу самого передового сектора советской экономики, превратили в толпу, состоящую из заговорщиков. У них не было социальных характеристик, а был лишь один облик «врага», стремящегося навредить государству.

Рабочие стали ядром этой толпы. Они оказались скомпрометированы тем, что приняли в свою среду вчерашних классовых врагов — кулаков. Антисоветская агитация врагов сделала каждого рабочего противником социализма. Вербальный протест против тяжелых условий труда привел их в диверсанты. Подчинение приказам руководства сделало их частью повстанческой сети.

В ходе кампании 1937–1938 гг. частные разговоры стали квалифицироваться как политический заговор. Соседи превратились в осведомителей. С ними стало опасно общаться. Коллеги по работе обратились в провокаторов, шпионов и диверсантов. Социальные связи, сформированные в 1930-х гг. новым рабочим классом в процессе преодоления трудностей и невзгод быта, проблем и неурядиц производственной жизни, оказались разрушенными. У рабочих усилилось социальное отчуждение от производственной среды. В конечном счете, кампания приостановила и повернула вспять процессы социальной интеграции бывших крестьян в рабочий класс. Масштабные репрессии разобщили людей и сделали их беспомощными по отношению к всесильной власти.

Кабацков А.

Согласно приказу наркома внутренних дел № 00447 от 30 июля 1937 г. главным местом, где следовало искать враждебные существующей власти силы, являлась деревня. Именно здесь, по мнению руководства НКВД, действовали «бывшие кулаки», репрессированные в прошлом «церковники», бывшие участники «антисоветских вооруженных выступлений», члены «антисоветских политических партий», бывшие активные участники «бандитских восстаний», бывшие белые и т. п. Количество осевших в деревне врагов оценивалось в приказе как «значительное» [382] См.: Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел col1_0 № 00447 // Биннер Р., Юнге М. Как террор стал «большим». М.: АИРО-ХХ, 2003. С. 84–93. .

Весь количественный материал, упоминаемый в данной главе, был получен в результате анализа электронной базы данных, которая была составлена сотрудниками общества «Мемориал» и любезно предоставлена для исследовательской работы сотрудниками пермского архива ГОПАПО. В базе содержится информация на 7959 репрессированных. Доля сельского населения среди них составляет 25,7 %, или 2049 человек в абсолютных цифрах. Количество репрессированных сельских жителей значительно уступает количеству рабочих и кустарей и лишь ненамного превосходит количество служащих.

Большинство из этих 2049 человек — это рядовые и руководящие работники колхозов и крестьяне-единоличники [383] Не менее 9 председателей сельских советов и 1 председатель поселкового совета, не менее 47 председателей колхозов и не менее 45 человек в должности заведующих, членов правления колхозов и т. п. . Кроме того, в итоговую цифру вошли работники неуставных сельхозартелей, рабочие (например, кузнецы и плотники) [384] Не менее 60 человек. , которые имели статус колхозников, наемных сельхозработников, а также люди, чья специальность с трудом включается в одну из перечисленных категорий либо по причине неясной формулировки профессии, либо из-за ее слабой распространенности. Например, охотники, пастухи лесоучастков и железнодорожных разъездов. Также в итоговою цифру мы включили лиц, обозначенных аббревиатурой «БОЗ» (без определенных занятий) и «БОМЖ» (без определенного места жительства). Эти категории репрессированных вошли в наш список, во-первых, потому, что эти люди проживали вне города, во-вторых, потому, что в документах их социальное положение было определено как «крестьяне» («колхозники») [385] В базе данных содержится информация о 16 лицах БОЗ. Изучение дела одного из этих лиц (Н. М. Куляшовой) показало, что ярлык «БОЗ» был приклеен к крестьянке-единоличнице, которая имела несколько легальных и нелегальных источников дохода. Подробнее о деле Н. М. Куляшовой см. Часть II данной статьи. К категории БОМЖ относится один преступник-рецидивист, который на момент ареста по приказу № 00447 уже отбывал наказание за кражу и побег. До ареста за кражу проживал в деревне. (Дел других рецидивистов нами обнаружено не было.) См.: Оборин И. И. // ГОПАПО. Ф. 643/2. On. 1. Д. 27643. .

Анализ биографических данных сельских жителей, арестованных за первые три месяца проведения операции, показывает, что большинство репрессированных являлись членами колхозов. В августе 1937 г. было изъято не менее 523 колхозников, а 185 пострадавших в этот месяц в следственных документах обозначены как крестьяне-единоличники [386] Остальных мы отнесли к «прочим». . В сентябре эти показатели составили 199 и 50 человек соответственно. В октябре — 526 и 141. Просмотренные нами архивно-следственные дела также указывают на то, что большинство жертв массовой операции — это работники колхозов.