А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

Второй, более общий повод для беспокойства заключался в том, что для правящей партии церковь по-прежнему оставалась идейным противником. Не стоит, конечно, при анализе причин репрессий придавать особое значение идеологии, но это обстоятельство имело совершенно определенный прагматический аспект. При любой активизации деятельности духовенства в адрес представителей партийной номенклатуры соответствующего уровня мог раздаться (и часто раздавался) начальственный окрик — дескать, что-то черти в вашем огороде расшалились, плохо антирелигиозная пропаганда поставлена. За этим могли последовать оргвыводы — со всеми присущими 1937 г. последствиями.

Но главное, как представляется, все-таки было другое. Проблема не столько в том, что ВКП(б) рассматривала церковь в качестве конкурента на ниве «ловли человеков». Дело в том, что церковь и партия были удивительно похожи структурно и организационно. Уподобление партии церкви (орден меченосцев и т. п.), как и демонстрация религиоподобных черт догматизированного марксизма, набили оскомину. Но можно взглянуть на это и с другой стороны: иерархические церковные структуры были совершенно изоморфны партийным и формировались (если можно предложить такое определение) по параноменклатурному принципу. Применительно к конкретной епархии это означало, что существовало определенное количество «номенклатурных позиций» настоятелей церковных приходов, священников, заполняемых методом назначения сверху из строго определенного контингента, отвечающего каноническим требованиям. Несколько приходов объединялись в благочиние, а назначаемый благочинный выступал промежуточной инстанцией («инструктором обкома») между ним и архиереем. Снуя, как челнок, между приходом и епархиальным центром, он находился в личном контакте, с одной стороны, с его главой, а с другой — с приходским советом, попом, дьяконом, псаломщиком и т. п. Священники частенько навещали по делам епархиальное управление, общались друг с другом, вместе праздновали церковные праздники, выпивали (как без этого!), обсуждали церковные (и не только) дела.

Одним словом, духовенство действительно было закрытой корпорацией, пронизанной личными связями, организованной и централизованной. В этом смысле самоопределение церкви как земного тела Христова — удачная метафора, т. к. «контрреволюция» в любом из его органов, подобно раковой опухоли, неизбежно должна была поразить метастазами все тело. А уж арест епископа, разумеется, должен был бы иметь для его клира такие же последствия, как и арест секретаря обкома для всех тех, кто делал при нем номенклатурную карьеру. Поистине, духовенство — идеальная среда для конструирования всяческих антисоветских центров, организаций и их подразделений, вербовок и т. д. Такой возможностью не воспользовался бы только ленивый, а в 1937 г. в НКВД ленивые не задерживались.

Судьба духовенства пермской епархии, в общем, была предопределена задолго до появления приказа № 00447. Первым признаком надвигающейся бури стало разосланное всем городским и районным комитетам партии секретное письмо секретаря Уральского обкома ВКП(б) И. Д. Кабакова от 24 апреля 1937 г., специально посвященное деятельности духовенства. В нем указывалось:

«За последнее время в области в целом ряде районов развивают активную контрреволюционную деятельность церковники и сектанты, которые наряду с попытками использования легальных возможностей новой Конституции перешли к острым формам контрреволюционной работы. Безусловно, церковники и сектанты будут пытаться использовать совпадение пасхи с первым днем мая для своей контрреволюционной агитации, попытки срыва первомайских праздников, срыва разворота сева» [468].

В качестве примера такой деятельности в письме фигурирует, например, поп Калашников, совместно с другими священниками организовавший в Чернушинском районе группу бродячего монашества из семи человек, которые вознамерились устраивать крушения на железной дороге, особенно поездов, в которых будут ехать члены советского правительства. Действительно, священник И. Ф. Калашников был арестован 17 апреля 1937 г. [469]В то время как партийные организации благодушествовали, органы НКВД не дремали.

Вслед за указанием фактов активизации «контрреволюционной деятельности» следовал безапелляционный вывод:

«По своим формам контрреволюционная работа сектантов и церковников носит диверсионный и террористический характер, указывает на наличие единого организующего центра, которым нередко является японская разведка и троцкисты» [470].

Далее раздавали затрещины местным партийным начальникам:

«Районные комитеты партии антирелигиозной пропагандой, политической агитацией не занимаются, не знают, что делают церковники и сектанты в их районах. Первичные партийные и комсомольские организации оторваны от масс, среди верующей молодежи не ведут антирелигиозной пропаганды, проходят мимо контрреволюционной работы церковников и сектантов» [471].

По сути, в письме Кабакова все уже сказано. Духовенство активизирует свою деятельность, и это связано с принятием новой Конституции. За этой активизацией церковников стоит некий центр, связанный с внутренней контрреволюцией и иностранной агентурой. Партийным и комсомольским организациям предписано усилить работу. Подразделения НКВД уже действуют, т. к. из письма видно, что аресты уже начались. Мы находим подтверждения этому и в других источниках. Так, 19 мая начальник Ворошиловского РОНКВД капитан Г. Б. Моряков направляет секретарю Ворошиловского горкома ВКП(б) Павловскому спецсообщение «О контрреволюционных проявлениях со стороны духовенства Ворошиловского района». Оно демонстрирует прекрасную осведомленность о деятельности церкви. Приведена понедельная статистика пришедших на исповедь в дни великого поста, и сообщается об антисоветской пропаганде священника из Ленвинской церкви В. В. Кочеткова и священника Городищенской церкви А. И. Словцова, с указанием, что «попы Словцов и Кочетков арестованы» [472].

Впоследствии дела на Калашникова, Словцова и Кочеткова попадут на рассмотрение тройки при УНКВД Свердловской области, созданной согласно приказу № 00447. В том же апреле началось дело о «черной свадьбе» в поселке Александровск [473], а начальник особого отдела 82 стрелковой дивизии, расквартированной под Пермью, Федор Павлович Мозжерин произвел первые аресты по делу «Союза трудового духовенства».

Таким образом, основные узелки будущего широкомасштабного «заговора церковников» начинают сплетаться умелыми руками оперов НКВД еще весной 1937 г. Два открытых в апреле дела — попа-террориста Калашникова и «Союза трудового духовенства» — быстро дадут выход на руководителей епархии: управляющего делами епархии обновленческой ориентации архиерея И. Н. Уфимцева, митрополита М. Трубина, архиепископа П. Холмогорцева, епископа П. Савельева. А от них потянутся ниточки ко всем так или иначе связанным с ними клирикам. В итоге всех подверстают к Уральскому повстанческому штабу, «созданному» усилиями начальника Свердловского УНКВД Д. М. Дмитриева.