Вазиф Мейланов - Другое небо (Ложные стереотипы российской демократии, Анализ Чеченского кризиса)

Как только меня привели в МВД, я предъявил паспорт и заявил, что жду три часа до предъявления мне обвинения, милиция признала законность моего требования. Затем я написал заявление министру внутренних дел Дагестана: "Сегодня, в девятую годовщину моего незаконного ареста, я вышел на площадь с плакатом, в котором излагал свой взгляд на необходимые изменения в общественном сознании и общественном устройстве. Плакат мой не содержит призывов к насильственному свержению существующей администрации, а мой выход на площадь не вызвал ни малейшего нарушения общественного порядка, поэтому удерживание меня в МВД считаю незаконным и требую немедленного освобождения меня и моей семьи".

Через три часа нас всех перевели в КГБ ДАССР. Капитан КГБ принес три стула (для каждого из нас), стопку чистых листов бумаги, взял ручку, приятно улыбнулся и приготовился к долгой и продуктивной беседе. Я сказал: "Так ведь беседы у нас с Вами не получится". "Почему??!" -- "Потому что я считаю КГБ противоправной организацией и с сотрудниками ее бесед не веду". Капитан, со словами "сейчас я приведу Вам лицо более компетентное", вышел из комнаты, через минуту он вернулся и заявил: "Я приношу Вам извинения за то, что Вас задержали на три часа в МВД и за то, что я задержал Вас на три минуты в КГБ. Произошло недоразумение -- у нас нет к Вам вопросов..." Я взял плакат и мы (все трое) вышли на улицу и пошли домой.

Я вышел, так как считаю, что без понимания того, о чем я пишу на плакате, страна обречена на новое тридцатилетие зряшного опыта, затем я имел целью показать, кто же кого перевоспитал -- я ли государство или государство меня -- и тем разбить лживый коммунистический тезис, что личность меньше государства, меньше народа, что человек должен ориентироваться на оценку общества или государства и подставляться под эту оценку. Когда люди, способные стать исправителями общества, ориентируются не на абсолютные, а на относительные критерии, поклоняются мнению большинства, ищут человеческого одобрения и его считают свидетельством правоты и правильности жизни, общества падают и разрушаются, и то же начинает угрожать человечеству. Надо уметь противостоять людскому мнению, мнению всех, но нельзя терпеть, чтобы паразитировали уже и на этом противостоянии всем, уже и таким извращенным способом добывая все ту же, пуще всего желаемую, людскую хвалу. Это зло, но это есть и неизбежно будет: в тюрьме я говорил сокамерникам, что открыл закон философской степени общности: "Паразитировать, оказывается, можно на всем". Вчерашние оппозиционеры, пользуясь подготовленным ими же изменением общественного сознания, начинают жадно собирать урожай общественного признания, перестают быть обновителями жизни, тогда как задача человека идти вперед к новым пониманиям и к новым ценностям, опять оставаясь в меньшинстве, быть может, в одиночестве.

Избегли указанного мной соблазна, скажем, Бунин, Достоевский, Толстой, Торо, Фолкнер, а впали, из сегодняшних, например, Габриэль Маркес и Грэм Грин. Да, забыл в список первых внести любимого мною М.Булгакова.

Несколько слов о Щаранском и Сахарове.

Мне не очень понравились слова Щаранского о том, что он собирается вспоминать свое тюремное прошлое неизменно с улыбкой.

Вернувшись из тюрьмы 1-го июля 1985-го года в зону ВС-389/35 и попав 10-го июля в барак ШИЗО -- ПКТ, я застал там Щаранского, В.Смирнова и Б.Грезина, но я застал там и рабство египетское: обстановка в бараке была неизмеримо тяжелей, чем в 82-м году, когда я из него уезжал в тюрьму. В 82-м в ШИЗО давали читать книги, газеты, журналы -- в 85-м уже нет. Из комнаты надзирателей, в которой у меня начали отбирать книги, я крикнул Щаранскому (я знал, что он в ПКТ): "Толик! Что тут у вас происходит?" Он ответил: "Да, Вазиф, теперь тут такие порядки, привыкай". Мой ответ, надеюсь, не обманул его ожиданий: "Ну нет, не привыкать я буду, а ломать эти порядки!" В тюрьме за невыполнение нормы особо не преследовали, в колонии-35 в 85-м году майор Осин ввел новый порядок: за какое бы то ни было недовыполнение нормы -карцерное питание. В тюрьме Щаранский вязал одну сетку при норме 8 сеток в день, в бараке ШИЗО-ПКТ в 85-м году он шил все 300 сумок -- выполнял норму на 100%. Так как с рубежа невыполнения нормы они его сдвинули, то, естественно для себя, коммунистическое насилие попыталось духовно сломить его -- они стали сажать его в карцер за то, что он не так представился, а надо было: "осужденный по таким-то и таким-то статьям Щаранский явился", за то, что он к прапорщику, постоянно ему тыкающему, тоже обратился на ты, за то, что он громко разговаривал с соседом по камере и т.д. и т.п. Рабство египетское! Палач Осин, держа Щаранского и в ШИЗО, и в ПКТ, начал ставить его в пример остальным обитателям барака! Много ль тут смешного?

Как-то его вызвали в комнату прапорщиков майор Осин и подполковник Хорьков. В ответ на очередную наглую придирку последних, Щаранский ответил: "Но я же работаю, норму выполняю..." Не вижу оснований вспоминать этот разговор с улыбкой.

Я излагаю новым обитателям ШИЗО-ПКТ мотивы своего отказа от работы. Щаранский после моего выступления выкрикивает: "Такая позиция для меня неприемлема!" Его слова, конечно, немедленно стали известны Осину (ведь наш разговор слышал и прапорщик), и Осин говорил мне потом с довольной улыбкой: "Ну что, Мейланов, не поддерживают Вашу позицию заключенные, вот и Щаранский с Вами не согласен..." Много ль тут поводов для улыбок?

Коммунистический режим неизбежно враждебен личности, неизбежно ставит целью духовное уничтожение личности. Щаранский говорил мне, что кто-то из тюремных чинов в беседе с ним сказал ему: "Героев мы не выпускаем!" Отказ от прямой конфронтации с минотавром, думаю, был одним из условий досрочного освобождения Щаранского ("для меня эта позиция неприемлема!" Да почему ж? Да потому, наверное, что его ждет могущая иначе его не дождаться мать. Так бесчеловечие пользуется человеческим в своих целях.)

И еще одно соображение. Ведь умирали люди. Я был последним из политзаключенных, кто видел и беседовал с Юрием Кукком (октябрь 1980 г.) и с Анатолием Марченко (август 1986г.), оба умерли на голодовке. Вспоминать об этом непременно с улыбкой?

В приводимых вами словах из его интервью мне чудится налет суперменства, а я люблю эту философию только в ковбойских фильмах. Когда дело доходит до экзистенциальных вопросов, ковбои отходят во вторую шеренгу. Мир так устроен, что для победы над злом надо решиться на смерть, на меньший уровень противостояния зло не соглашается, а это уровень Христа и тут далеко не все вспоминается с улыбкой.

В целом, я о Щаранском исключительно высокого мнения. Он более, чем кто другой соглашался с моими взглядами и одобрял мою позицию. Мы говорили с ним, неизменно занимаясь выяснением взглядов и позиций, я вспоминаю эти разговоры с удовольствием.