Нина Тумаркин - Ленин жив! Культ Ленина в Советской России

Однако против того, чтобы выступать образцовым примером для подражания, Ленин отнюдь не возражал: это видно из его активного участия в субботнике в Кремле 1 мая 1919 г. Столь же однозначного мнения — правда, прямо противоположного — Ленин придерживался и тогда, когда, под видом похвал, о нем говорили языком, который представлялся ему оскорбительным. В 1920 г. подлинное негодование вызвали у него статья и письмо Максима Горького, опубликованные в журнале «Коммунистический Интернационал». Гнев Ленина был так силен, что он направил в Политбюро черновик резолюции:

«Предлагаю сбором подписей в Политбюро: Политбюро ЦК признает крайне неуместным помещение в № 12 „Коммунистического Интернационала“ статей Горького, особенно передовой, ибо в этих статьях не только нет ничего коммунистического, но и много антикоммунистического. Впредь никоим образом подобных статей в „Коммунистическом Интернационале“ не помешать» [240] Ленин В. И. // Полн. собр. соч. Т. 54. С. 429. Резолюция была принята на заседании Политбюро 31 июля 1920. .

Описание Горьким Ленина изобилует таким множеством неуместных характеристик, что трудно указать именно те, которые Ленин счел наиболее нетерпимыми:

«Ошибки Ленина — ошибки честного человека, и в мире еще не было ни одного реформатора, который действовал бы безошибочно…

…Один француз спросил меня: „Не находите ли вы, что Ленин — гильотина, которая мыслит?…

…Работу его мысли я сравнил бы с ударами молота, который, обладая зрением, сокрушительно дробит то, что давно пора уничтожить…

…Личная жизнь [Ленина] такова, что в эпоху преобладания религиозных настроений Ленина сочли бы святым…

…Суровый реалист, хитроумный политик — Ленин постепенно становится легендарной личностью. Это — хорошо…

…Иногда в этом резком политике сверкает огонек почти женской нежности к человеку, и я уверен, что террор стоит ему невыносимых, хотя и весьма искусно скрытых страданий…

…Теперь… я снова пою славу священному безумству храбрых. Из них же Владимир Ленин — первый и самый безумный» [241] Горький М. Владимир Ильич Ленин // Коммунистический Интернационал. 1920. N 12. С. 1929–1936; Письмо М. Горького к Г. Уэллсу // Там же. С. 2207. .

Впрочем, одна из характеристик Горького оказалась поразительно точной: Ленин действительно становился легендарной фигурой — фигурой, сосредоточившей в себе неиссякаемую жизненную силу. Ранние плакаты с изображением Ленина представляли собой всего лишь увеличенные фотографии вождя, благодушно взирающего на зрителей. Постепенно портреты Ленина приобретали все большую динамику. На одном из плакатов, выпущенном в 1920 г. в Баку, Ленин стоит на фоне древнегреческого храма с простертой рукой и указующим перстом, сохраняя на лице выражение суровой решимости. Надпись гласит:

«Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма».

В том же году художник-график Дени создал шуточный плакат: шаржированный Ленин, взгромоздившись на Земной шар, выметает метлой буржуев и коронованных особ. В 1922 г. Московский партийный комитет издал плакат, на котором Ленин простирает руку, стоя на земном шаре; позади него изображены лучи восходящего солнца [242] Плакат N 4416–55. (Российская государственная библиотека). . Образ Ленина на плакатах превратился из пассивного в активный. Вместо объекта простого портретирования вождь стал предметом иконографии.

Через посредство плакатов, фотографий, многочисленных статей (как его собственных, так и о нем) Ленин получал все большую известность как вождь партии, олицетворяющий собой новую власть. Иные и воспринимали его в качестве нового российского царя. В 1923 г. московский извозчик, проезжая мимо гигантских портретов Маркса и Ленина, пояснил американскому журналисту, что товарищ Карл Маркс был «главным в мире большевиком» и что «тот, поменьше, с бородкой — Ленин, большевистский царь России». «Оба живут там», — добавил он, показав кнутом на Кремль [243] Reswick W. I Dreamt Revolution. Chicago, 1952. P. 56–57. . Французский журналист Роллен утверждает, что во время похорон Ленина до него дошел слух о том, что:

«некоторые крестьяне с благоговением говорят о новом царе по имени Ленинитроцкий, явившемся с Востока, дабы возродить Святую Русь» [244] Duranty W. I write as I Please. New York, 1935. P. 226. .

Однако подобные примеры единичны. Сомнительно, чтобы после 1917 г. большинство народа оставалось в неведении относительно происходящих событий и в самом деле приписывало Ленину царский титул.

Политическая раздробленность, наблюдавшаяся в период революции, привела к распаду прежних уз зависимости: в общем и целом, люди поступали так, как если бы верили, что власть действительно принадлежит теперь исключительно народу. После революции новый режим проявлял себя тем, что издавал декреты, учреждал местные органы управления с обязательным портретом Ленина на стене, направлял в деревню отряды вооруженных рабочих; действенной была и работа тысяч партийных агитаторов, добивавшихся поддержки народа все в большем количестве городских и сельских советов. Поскольку население начинало признавать законность новой власти или хотя бы считать ее победу неоспоримой, вполне естественно предположить, что происходило это только с помощью политических понятий, смысл и значение которых были доступны массам. Человеческое восприятие консервативно, всегда привязано к конкретной исторической обстановке и способно усваивать новое лишь через посредство уже знакомых образов и терминов. Так и Ленин в роли нового правителя России воспринимался народом только на фоне существовавших ранее и привычных ему представлений и форм поведения. Покушение 1918 г. невольно заставило видеть в Ленине страстотерпца — наподобие святых великомучеников Бориса и Глеба (XI век) и князя Андрея Боголюбского (XII век). То обстоятельство, что лица, создавшие подобный миф, вероятно, сочувствовали большевикам, нисколько не ставит под сомнение их принадлежность к народу как таковому.

В 1922 г. Горький проницательно заметил, что русская интеллигенция «поглощается» крестьянством, и предсказал, что в итоге именно крестьянство будет определять новую культуру Советской России [245] Горький М. О русском крестьянстве. С. 43–45. . К концу гражданской войны партийный аппарат приобретал все больший контроль над разрозненной страной, однако вместе с восстановлением порядка на новой форме лояльности все заметнее сказывалось влияние прошлого. В глазах народа власть политическая, власть религиозная и власть сверхъестественная были тесно связаны между собой и всегда персонифицировались в хорошо узнаваемых фигурах святых и правителей. Наивный монархизм усматривал в «царе-батюшке» положительную личность, неизменно пекущуюся о своем народе. Если даже большевистская интеллигенция, обладавшая куда большей сознательностью, испытывала, тем не менее, воздействие сложившихся внутри нее самой исторических традиций, то русский народ, огромные слои которого проснулись для политической активности, со всей неизбежностью переносил на новую власть многие верноподданнические стандарты былых времен. Ленина, скорее всего, не считали царем, но относились к нему так, как если бы он и вправду занял его место.