Михаил Чванов - Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции

Таможня заставила нас пройти такую сложную процедуру перед отходом, какую проходили только суда, отправляющиеся за границу; требовала документы на все предметы иностранного происхождения, прибывшие из-за границы, снаряжение облагала изумительными пошлинами, так за траву „сенеграсс“ для обуви начислила налог, как за лекарственные травы, а полярные сани подвела под тот параграф налогов, в котором значились роскошные кареты и экипажи. Управление порта не выпускало „Фоку“ без каких-то документов, хотя он до этого много лет плавал (этих бумаг у него на борту никогда не бывало), и никак не соглашалось с возможностью разрешить „Фоке“ отправиться в местность, где нет порта, зарегистрированного в официальном списке: „Укажите порт назначения — иначе не выпустим!“ Требовали снять часть груза: „Осадка судна слишком велика“, но не соглашались убавить норму пресной воды. Требовали: „Сгрузите провизию, ее у вас против нормы слишком много“. Заставляли Седова набрать комплект команды, как для пассажирского океанского парохода. Предъявляли к оплате какие-то акцизные сборы…»

Чем больше я читал Н. В. Пинегина, чем больше вникал в детали подготовки экспедиции Г. Я. Седова, тем больше убеждался, что причина ее поражения более всего в бюрократических проволочках, как следствие — поздний выход. И Седов, по-видимому, предвидел свой конец (если уж в письме матери предвидела его Е. Жданко), но из самолюбия уже не мог остановиться, он предвидел, что впереди, скорее всего, гибель — и сознательно шел навстречу ей: после всех унижений он мог вернуться или с победой или вообще не вернуться.

И судьба распорядилась так, что оставшиеся в живых из этих двух печальных экспедиций вернулись вместе.

Я снова читаю Н. В. Пинегина:

«На следующий день „Фока“ вошел в маленькую гавань Рынды — небольшого промыслового становища на Мурмане. Его обитатели — простые поморы-рыбаки — окружили нас замечательной сердечностью. Чем вызывалась такая приветливость? Сочувствием ли братьев-моряков трудам экипажа, совершившего замечательное плавание, — стоило взглянуть на борта „Фоки“, превращенные льдами в подобие мочала, — соболезнованием ли нашей растерянности при потоке ужасных вестей и жадности к свежей пище, — быть может, состраданием простых и непосредственных людей к пережитым нами бедам — по палубе „Фоки“ ползали еще на четвереньках 3 матроса, недавно болевшие цингой, у них не разгибались ноги в коленях. Мы не пытались разобраться в причинах, но принимали привет и ласку обитателей рыбацкого становища как великое счастье.

День в Рынде был лучшим из всех последующих. В один из ближайших, когда четверо из нас, пересев на почтовый пароход, прибыли в Архангельск, испытали мы на первых порах совсем другое отношение. В таможне накинулась на нас банда чиновников. Перерыли багаж, грубо обращались с научными инструментами, пытались вскрыть коробки с отснятой кинолентой и вторично требовали пошлину за эти ленты, инструменты и фотоаппараты. О, эти люди постарались отравить нам радость возвращения! Вместо свидания с родными — хлопоты, споры, переговоры с властями. В этот раз мы в полной мере оценили слова академика Берга, написанные им на Новой Земле:

„В этом преимущество ее перед всеми культурными странами. Это — единственная страна, по крайней мере, в Европе, где пришелец не встречается как мошенник. Как только я попадаю в цивилизованные страны, то сейчас меня встречают от имени правительства вопросом, не совершил ли я чего-нибудь воспрещенного, ввозя запрещенное. Мало того, банда эта даже не произносит этого вопроса, а сейчас же поступает соответственно этому вопросу. На Новой Земле всякий пришелец принимается как честный человек“.

Мы вернулись в жалком виде — оборванные, грязные и засаленные. Ни у кого не было денег. Когда в Рынде пришлось платить за первые телеграммы о возвращении, после долгих поисков собрали на всем корабле несколько десятков рублей. Не имевшие родных в Архангельске смело поселились в гостинице. Заняли денег на телеграмму Комитету снаряжения экспедиции: „Благополучно вернулись, вышлите деньги на дорогу, одежду и расплатиться в Архангельске“.

В ответ получили примерно такую депешу Комитета: „Денег нет, обходитесь своими средствами“.

Так встретила нас „культурная страна“. Это про нее Седов не раз говорил: „При каждом шаге должны мы помнить, что вся Россия смотрит на наши дела. Она послала нас“».

А о судьбе семей участников экспедиций и говорить нечего. Кстати, одно из дел, попавших в ЦГИА, свидетельствует о том, что некоторые жены матросов по своей неграмотности даже не знали, в какой экспедиции ушли в Арктику их мужья: с Брусиловым, Русановым или Седовым. Как известно, Прохор Баев ушел матросом на «Св. Анне». Его жена 28 мая 1914 года по чьему-то совету обращалась в департамент общих дел при Министерстве внутренних дел:

«Его превосходительству господину директору департамента общих дел при Министерстве внутренних дел крестьянки Архангельской губернии Онежского уезда Малошуйской волости и села Евдокии Андреевны Баевой всепокорнейшее прошение.

Муж мой, Прохор Сергеев Баев, около 2 лет тому назад с экспедицией В. А. Русанова выбыл в плавание и до сего времени я не имею сведений, где он находится. После отъезда мужа я с дочерью 4 лет осталась у родителей мужа, но так как муж помощи им теперь не оказывает, то они меня с дочерью выгнали из дома, и теперь я нахожусь в весьма бедственном положении, проживая на чужих квартирах и снискивая пропитание для себя и для дочери работой у добрых людей.

Ваше превосходительство! Обращаюсь к Вам слезно с покорнейшей просьбой: не оставьте меня с малюткой дочерью. Сделать распоряжение о выдаче мне в счет жалованья мужа за 1,5 года хоть 100 рублей и о высылке их по моему адресу.

Еще раз прошу Ваше высокопревосходительство, не оставьте моей просьбы без внимания. При сем прилагаю удостоверение.

К сему прошению крестьянка Малошуйской волости Евдокия Андреевна Баева, неграмотная; по ее личной просьбе расписался крестьянин Федор Степанович Вайванцев.

Мой адрес: г. Онега, Архангельской губернии, Малошуйское волостное управление.

Личность ходатайницы по прошению и ее бедственное положение удостоверили: и. д. Малошуйского волостного старшины И. Андропов и волостной писарь А. Кузнецов».

Ответ из департамента общих дел при МВД представлял собой шедевр бюрократической отписки:

«Крестьянке Евдокии Андреевне Баевой от департамента общих дел объявляется, что ходатайство ее о выдаче ей… жалования, следующего ее мужу Прохору Сергеевичу Баеву по договору с В. А. Русановым, не может быть удовлетворено, так как департаментом не могут быть выполнены обязательства по договору, заключенному В. А. Русановым от его имени и в качестве частного лица, тем более что просительницей не предъявлено сведений, из которых можно было усмотреть, что часть жалования матроса Прохора Баева надлежит выдавать просительнице из департамента. Арбузов, Пуришкевич».