Джон Киган - Первая мировая война

Прибытие экспедиционных сил генерала Лафайета на помощь колонистам в 1781 году, в кризисный момент американской Войны за независимость, заставило их противников-британцев столкнуться с силой, которой они не смогли ничего противопоставить. Появление американцев в 1917 году не создало столь решительного перевеса. К последнему году войны германская армия была уже достаточно перенапряжена — после того как в 1915 и 1916 годах была вынуждена поддерживать своего союзника Австрию, а также после потерь, понесенных под Верденом и Соммой и неожиданного восстановления русской армии в 1916 году. Однако она перевесила чашу весов.

Политический крах России позволил немцам высвободить с Восточного фронта 50 пехотных дивизий, которые могли быть переброшены на запад для последнего, победоносного наступления. И это уже были не посредственные дивизии второй линии. Тотальный развал российской армии к концу 1917 года позволил германскому Верховному командованию оставить на востоке не больше войск, чем требовалось для поддержания порядка и контроля за экономической эксплуатацией захваченных территорий. В основном они состояли из ландверных формирований при поддержке некоторого количества кавалерии. Штурмовые войска, принимавшие участие в разгроме армий Керенского — Гвардейская и Гвардейская резервная дивизии, а также прусские и северо-германские дивизии, входившие еще в довоенную армию — были успешно свернуты в течение зимы и переброшены по железной дороге на Запад, чтобы вместе с уже находящимися на Западном фронте войсками образовать готовую к наступлению армию в 60 дивизий.

Германское верховное командование, которое столь долго было вынуждено придерживаться на западе оборонительной стратегии, теперь было охвачено великой идеей разработки усовершенствованных методов развертывания наступательных войск — последнего резерва, который они могли надеяться собрать. Серьезной проблемой немцев было почти полное отсутствие танков. Неуклюжий опытный образец находился еще на стадии разработки. Были попытки использовать несколько британских танков, захваченных в 1917 году, но этим нельзя было добиться той концентрации танковых сил, какую могли позволить себе британцы или французы. За отсутствием танков Гинденбург и Людендорф рассчитывали лишь на усовершенствованную артиллерийскую и пехотную тактику, отточенную на последних стадиях русской кампании, которая могла бы компенсировать слабость технического уровня германской армии.

Германская пехота была вооружена большим количеством ручных пулеметов (модель 08/15), которые представляли собой практически полный и равноценный аналог британских и французских легких пулеметов системы Льюиса и Шоша. Немецких солдат обучали прежде всего "просачиваться" во вражеские позиции, образуя очаги сопротивления в глубине обороны противника — а не останавливаться для штурма, когда их пытаются остановить. Эта тактика стала предшественницей тактики "блицкрига", которую германская армия столь успешно применяла во время механизированных операций во время Второй Мировой войны. Вдобавок каждая атакующая дивизия получила приказ сформировать специальные "штурмовые" батальоны легковооруженной пехоты. Вооруженные гранатами и карабинами, они должны были создать глубокие и узкие проходы в передней линии обороны вражеских позиций, разбивая оборону противника на изолированные сектора, чтобы облегчить задачу следующим за ними волнам пехоты.

Основная ставка в этом плане германской атаки, несомненно, делалась на скорость. В предыдущем году Нивель строил нереалистические планы прорваться сквозь германские позиции на Шемн-де-Дам за четыре часа. Ему не хватило выучки пехоты и мощности артиллерии, чтобы реализовать свой план. Ныне Людендорф имел достаточно войск и артиллерии, а кроме того, вполне реальные планы. Противника следовало атаковать по всей линии 50-мильного фронта и углубиться в его позиции. Проникновение атаки достигалось за счет привлечения колоссальной мощности артиллерии, ведущей обстрел на малой, средней и большой дальности. Этот сокрушительный шквал огня должен был продолжаться в течение четырех часов. Артиллерийские силы, которые Людендорф рассчитывал задействовать для этой бомбардировки, насчитывали 6473 полевых, средних и тяжелых орудия, а также 3532 мортиры различного калибра, для которых было поставлено свыше миллиона снарядов. Все орудия, многие из которых были переброшены с Восточного фронта, были предварительно пристреляны на специальных полигонах. После этих пристрелок были получены данные по отклонению результатов каждого орудия от теоретических расчетов, после чего соотносились с метеорологическими данными, такими, как атмосферное давление и скорость ветра. Такая техника позволяла — настолько, насколько это вообще было в человеческих возможностях — максимально точно поражать цели противника, будь то траншеи или огневые позиции. К обычным снарядам были добавлены газовые, со слезоточивым газом или удушающим фосгеном. Расчет делался на то, чтобы обмануть солдат противника, которые перед обстрелом надевали противогазы. Слезоточивый газ должен был заставить их сбросить противогазы — естественная реакция на выступающие слезы — после чего фосген выводил их из строя.

Некоторое подобие такой комбинации приемов уже применялись в сентябре 1917 года против русских войск под Ригой, когда германская артиллерия без предварительной пристрелки открыла огонь по русским позициям и создала условия для их прорыва. Брухмюллер, советник Людендорфа по артиллерийским делам, к удовлетворению последнего добился, чтобы орудия были предварительно пристреляны за линией фронта — чтобы таким образом не обнаруживать своих позиций и не превращать их в потенциальную цель для орудий противника еще до начала атаки. Таким образом он создал для пехоты условия, в которых она могла добиться победы.

Именно этот проверенный эксперимент Брухмюллера имел в виду Гинденбург, когда 11 ноября 1917 года под Монсом пришел к решению начать в следующем году наступление на запад по принципу "все или ничего". Он связывал с ним большие ожидания. В письме к Гинденбургу от 7 января Людендорф передает мнение высшего командования по этому поводу: "Предложенный план нового наступления… обещает успех, на который мы рассчитываем… Мы сможем [после этого] выйти на позиции, которые позволят нам диктовать западным державам такие условия заключения мира, которые нужны нам для безопасности наших границ, удовлетворения наших экономических интересов и позиции в мире после войны".

Окончательная победа обещала принести на Западе вознаграждение за все приложенные усилия. Особенно важным оказывались контроль за индустриальной экономикой Бельгии и присоединение угольных и железорудных бассейнов Лонви-Брие к обширному промышленному региону германского Рура. Фламандоязычный район Бельгии, традиционно относящийся враждебно к франкоязычной Валлонии, не мог устоять перед таким соблазном. В феврале 1917 года консул Фландрии под патронажем германского военного правительства утвердился в Брюсселе, и на протяжении последующих месяцев выторговывал для себя автономию под протекторатом Германии. Однако осуществление надежд Фландрии, связанных с этой автономией, не входило в расчет Германии. Фландрия хотела демократии и полной независимости — Германия настаивала на сохранении ее подчиненного положения. Ее внешняя политика в отношении Бельгии в течение 1918 года была провалена упрямством людей, чьи пантевтонские чувства не простирались так далеко, чтобы отказаться от национальных прав отдельных частей германского народа.