Леннарт Мери - Мост в белое безмолвие

Так вот и сегодня. Мне и сейчас трудно поверить, что у меня не было времени проститься с Халдором. Пожалуй, именно это угнетает меня больше всего, а может быть, гнетет и грязь, в которую я проваливаюсь, направляясь в сторону зеленой постройки,- судя по мачтам, это управление порта. Я шагаю как во сне: прыжок из одного мира в другой слишком резкий. Никого не встретив, вхожу в комнату, из которой доносится попискивание морзянки, киваю радисту, беру в руки трубку радиотелефона, вызываю "Виляны" и прошу позвать на мостик капитана. Из окна примерно в километре отсюда, на сером, как сталь, рейде Диксона, который ветер быстро заполняет плавучим льдом, вижу "Виляны". Лямки рюкзака врезаются в плечи, и остров Диксон на горизонте кажется недосягаемым ощетинившимся утесом. Рейдовый катер привез меня не на тот берег залива и высадил в крохотном поселке на материке; попасть отсюда при такой шуге на Диксон, пожалуй, сложнее, чем с Диксона дальше, на Чукотку. Я слежу за неподвижным кораблем, представляю себе, как матрос Маклаков стучится в дверь каюты Халдора; наверное, Халдор, вернувшись от Майнагашева, уже сменил свою парадную форму на тренировочный костюм, может быть, даже лег поспать, ведь мы с ним проговорили всю ночь, но вот он уже открывает дверь на мостик, берет микрофон и говорит. Что он скажет? "Леннарт, ты?"

Именно это он и произносит.

- Я хотел попрощаться с тобой.

- Жаль, что так получилось. Если бы у тебя было больше времени.

- Так ведь нет. Когда ты выходишь?

- Сейчас. Сам видишь - к обеду залив забьет льдами. {92}

- Ну, передавай привет Фариду и всем остальным,

- Непременно. Что думаешь делать?

- Не знаю еще.

- Разыщи Майнагашева. И постарайся попасть на остров до обеда. Потом может быть поздно.

- Кто говорит? Кто говорит? Немедленно прекратите разговоры на иностранном языке,- слышится вдруг из динамика чей-то симпатичный голос.

- Ну, доброго пути!

Я не уверен, что Халдор услышал это пожелание, ибо неизвестный входит в раж и эфир грохочет из-за его филологической некомпетентности, пока наконец Халдор не прерывает его, и неизвестному приходится довольствоваться почетным вторым местом. На душе немного светлеет. Иду в лавку и покупаю расческу - моя осталась в ванной комнате на подзеркальнике. Оставляю рюкзак в чьем-то кабинете, его хозяин обещает мне помочь переправиться на другой берег, и направляюсь к бараку с высокой железной трубой - то ли котельной, то ли хлебопекарне. Здесь поселок кончается, дальше тянутся одни коричневые скалы, закрывающие вид на океан. За ними и должен исчезнуть "Виляны". Судно приближается малым ходом и кажется сегодня особенно прекрасным со своими наклоненными мачтами, ослепительно белой палубной надстройкой и со всеми своими людьми на мостике, в машинном отделении, на камбузе и в каютах. Сначала за скалой скрывается нос корабля, на флагштоке которого дети рисуют несуществующий флаг, и сразу за ним первая мачта; какой-то миг я вижу иллюминатор своей каюты, бортовые иллюминаторы каюты Халдора, затем проплывают капитанский мостик, труба и кормовая палуба, полная груза: красивые жилые вагончики Таллинского машиностроительного завода, огромные электромоторы и полный трюм цемента из Кунды, который мы везем на новостройки Колымы и Чукотки; исчезает кормовая надстройка, последний раз мелькает флаг, и все это похоже на бесконечно долгий сон, от которого хочется проснуться. Позднее, вспоминая "Виляны", я всегда вижу судно медленно и неотвратимо исчезающим за скалами, и постепенно эта картина, это беспредельно длинное мгновение заслоняет все другие воспоминания, связанные с кораблем.

Наверное, я был слишком требовательным, но в конце концов катер отчалил от берега. Лед сжимает и молотит нас, поднимает высоко на гребень волны и бросает {93} бортом вперед обратно в воду. Нас движет не сила винта, а сила водного потока, опасность перевернуться кажется неизбежной, надежда на спасение - ничтожной. Привязываю рюкзак к рулевой рубке и готовлюсь к худшему, ибо, как это ни странно, всякая скверная ситуация может стать еще хуже, намного хуже, и оттого, что мы понимаем это, ни у кого не опускаются руки, наоборот, робко поднимает голову оптимизм. Уже вечер, и на небе пробивается солнце, когда мы достигаем пустынного берега, там стоит мальчик лет десяти и внимательно разглядывает меня. Стыдясь своего голоса, я спрашиваю у него дорогу к гостинице. Ковыляю по глинистой, проложенной трактором колее вверх по береговому откосу. Остров голый, открытый всем ветрам, то тут, то там перекрещиваются полосатые следы гусениц трактора и, теряясь за горизонтом, исчезают в тундре. Бочки из-под бензина, утонувшая в грязи цистерна, искореженные металлические детали. И все-таки - солнце. И шаги - паренек идет следом за мной, останавливаюсь я, останавливается и он. Первые дома барачной постройки, пузатые противопожарные бочки по обе стороны двери, деревянные мостки через ядовито-зеленые лужи, на пузырящейся поверхности которых плавают консервные банки и бутылки, транспарант с выцветшими буквами. Это не Диксон, это - мое щемящее чувство неприкаянности.

- Теперь вам надо свернуть налево,- слышу голос мальчика. Я уже успел забыть о нем, а он все идет по моему следу, серьезный и странный.

- Послушай, не пора ли тебе домой?!

Он трясет головой.

- Наверное, мама и папа давно ждут.

Он трясет головой.

- Раз так, проводишь меня до гостиницы?

В небе все еще висит солнце. По ту сторону тонкой перегородки помещается уборная. Из окна второго этажа виден склад, перед которым вышагивает сторож. Тридцать шагов вперед, тридцать обратно. Теперь ему не хватило одного шага, он очень удивлен, я удивляюсь вместе с ним. Поодаль мужчина рубит на топливо табуретку. Ночное солнце палит, в вате между двойными рамами жужжит муха. Полуночная пара гуляет далеко в тундре по водоводу - коробу, наполненному опилками и поднятому на метровые столбы. Словно какая-то кошмарная стена извивается он по холмам, через овраг, дотягивает-{94}ся до небольшого озера в тундре, до серебристого водного зеркала, где все успокаивается в неподвижных лучах ночного солнца, сходит на нет и затихает, а в окно льются бесконечные дали...

- В октябре я снова был в море, на "Минне", и подал документы в мореходку. Помню, экзамен по математике я сдавал в День Победы,-продолжал рассказывать Халдор за чашкой кофе.

Но тут по судовой трансляции разнеслась долгожданная команда: "Экипажу занять свои места", Машина сбавила обороты, и Халдор встал,

- Сколько вас было в первом выпуске?

- Тридцать шесть.

- А сколько осталось?

- Шестнадцать,- пожал Халдор плечами и ушел на мостик.

Я лег спать. Сквозь сон я услышал грохот якорной цепи и усмехнулся. Через час или два матрос Маклаков потянул меня за ногу: