Леннарт Мери - Мост в белое безмолвие

"Вообще в фигуре шамана есть что-то особенное, что позволяло мне, после небольшой практики, отличать их среди присутствовавших почти безошибочно: они отличаются некоторой энергией и подвижностью лицевых мускулов... Во время чарования глаза шамана приобретают какой-то особый неприятный, тусклый блеск и выражение безумия, и их упорный взгляд, как я заметил, волнует и смущает тех, на кого он направлен... Обязательства, которые берет на себя шаман, не легки, борьба, которую он ведет, - опасна. Чародей, решающийся на эту борьбу не из-за одних только материальных выгод, но и для облегчения страданий ближнего, чародей по призванию, верующий и убежденный, - такой чародей производит всегда на слушателей громадное впечатление".

Шаман умер, чтобы дать свободу таившимся в нем противоречиям и возродиться в двух ипостасях - поэта и ученого. {173}

НА БЕРЕГУ ЭМАЙЫГИ - МАТУШКИ-РЕКИ

Мы перелетели широкую реку, а потом еще канаву. Самолет идет на снижение. В канаве стоят белые корабли, мелкие щепки оказываются плотами, мох - лиственным лесом, а широкая река - это Колыма, служившая некогда рубежом. Пастбища чукчей начинались по ту сторону пологих коричневых гор, окаймляющих восточный берег реки, по ту сторону багровеющих в лучах закатного солнца вершин, которые причудливо изгибающейся грядой тянутся до Аляски и дальше до Огненной Земли, обрываясь лишь на короткий миг, чтобы через узкое ущелье пропустить в Ледовитый океан вместе с водами Тихого океана корабли Беринга и Кука. Вся эта гряда составляет костистый хребет единого древнего материка - Лавразии*. Еще Теодор Липпмаа заметил, что растительность Западной Америки похожа на растительность Восточной Азии куда больше, чем на флору своего Атлантического побережья. Сколько здесь лесов! Стоит взглянуть на лиственницы, и кажется, что погода становится теплее. Деревья стоят медово-желтые, осень не за горами, она уже на их склонах и крадется вниз, в зеленеющую долину, где галдит на все голоса шумный вечер двадцатого века.

Грохочут грузовики.

Кто-то перебирает лады гармошки.

Со звоном разбивается о камень брошенная бутылка.

На штабелях бревен устроились девушки в цветастых платьях, у всех на руках часы, пальцы мнут чистые носовые платки.

Милиционер перешагивает через какого-то мужчину с одутловатым фиолетовым лицом, дремлющего на песке, мелком, как мука, и в раздумье останавливается возле следующего.

С треском, будто взорвавшись, заработал генератор, в бревенчатых домах красноватым светом затеплились электрические лампочки, мерцая, они набирают силу и наконец ярко вспыхивают. Стены сочатся желтой смолой, зеленый мох, которым законопачены пазы между бревнами, еще не успел пожухнуть. Воздух напоен ароматом поваленного леса, в который властно вторгаются пресноватая свежесть реки, запахи бензина и машинного масла: деревня отступает перед городом.

Это Черск. {174}

Город назван по имени польского революционера И. Д. Черского, сосланного в Сибирь и здесь обретшего вторую родину, призвание географа и вечное место на карте мира.

С реки доносится знакомый бас морского теплохода.

Нет, это не "Виляны". Но, рано или поздно, он тоже прибудет сюда. Тогда цемент завода "Пунане Кунда" повезут в поселок, светлые четырехэтажные дома которого видны из порта, а на полках магазинов появятся таллинские кильки и шоколад кондитерской фабрики "Калев". Это тоже история, вернее - результат всей предыдущей истории.

Но какой ценой он нам достался!

Древнейшее название Колымы - Эрмун-эмейге, Эрмун-матушка. Эмей на языке народности одулов (юкагиров) означает - мать. Для эстонского уха это слово хорошо знакомо: эмей - ema - мама. Десять лет назад в этих же краях я записал на магнитофонную ленту несколько песен и пословиц на языке одулов. За время, прошедшее с тех пор, над проблемой возможных связей одулов с финно-уграми работал Андрес Эхин*. Применив математический метод Свадеша к исследованию словарного состава, он пришел к выводу, что этот народ отделился от прародителей самоедов примерно четыре тысячи триста лет назад, а от наших предков - семь тысяч лет назад. Специалисты считают это предположение вполне вероятным, но какой от него толк? Семь тысяч не бог весть какое огромное число. Семь тысяч километров хороший самолет пролетает за семь часов. Семь тысяч килограммов писем почтальон разносит за два года. Но представить себе семь тысяч лет во времени невозможно. Это бездонность, абстракция, столь же нестерпимая, как математическая бесконечность. И вдруг из этого бездонного ничто протягивается рука и кладет вам на ладонь теплое, пульсирующее слово: эмей, ema - мама - и конечно же другое слово - эссе, isa - отец. Я присаживаюсь на берегу реки и невольно начинаю размышлять о памяти народной, которая прорывается к нам через бесконечность, и о памяти отдельного человека, которая часто бывает не в состоянии удержать в себе события вчерашнего дня.

Пятое действие этой исторической трагедии разыгралось здесь же, на берегу Эрмун-эмейге. В непрерывных войнах с эвенками, наседавшими с юга, с коряками и чукчами, нападавшими с востока и севера, с якутами, кочующими с запада на восток, одулы были уничтожены. {175} В чукотских войнах они оказались между двух фронтов. Это была безмолвная война, в которой врагов подкарауливали в сумеречных лесах и методично убивали всех мальчиков ради жизненного пространства. Когда война кончилась, жизненного пространства здесь оказалось больше, чем самой жизни. Последний удар одулам нанес мор оспы и кори. На рубеже столетий одулы еще помнили рассказы о плотах, которые уносили тела умерших к Ледовитому океану, и о зловещем моровом облаке: "По реке вверх посмотрели: наши товарищи, точно земля, плыли. После этого дым настал. Сказали (мы): что случилось? Солнце невидимым сделалось! Весьма мало, несколько человек, живые остались. Наших товарищей, на земле умерших, собравши, всех на плоты сложили; накопили, потом на реку оттолкнули. Поплыли. Мы, живые, остались, там были".

Когда одулы встретились с русскими, у них еще был каменный век. Сохранилось их предание о первом железном топоре:

"У одного поворота, когда плыли, стук слышен стал. Отец сказал, своему сыну сказал: "Друг, какой стук слышен?" Сын ему сказал: "Отец, давай смотреть пойдем!" Прислушались: с горы слышно. Встали, поднялись на гору, по стуку пошли. Смотрят: человек лес рубит. Там стоя смотрят: человек! Потом подкрадываются, близко дошли. Дерево рубил. Снова подкрадываются, до верхушки дерева отрубленного дошли. Потом смотрят: у рта с волосами человек, с черной одеждой человек! Сын сказал: "Отец, будем стрелять! Убивши, топор его, очень острый, ни за что возьмем!" Отец сказал: "Оставь! Этот- давеча нашим шаманом сказанный человек". Потом встали. Раньше рубивший человек взглянул: взглянувши, встал, знаками звал. Пришли. Сказал: "Какие люди будете?" Слов его не слышали, так стояли. Тот, с черной одеждой, человек знаками разговаривал. Потом они знаками разговаривали. Тот, с черной одеждой, человек сказал: "В мой дом придите в завтрашний день..." Завтра утром встали, поплыли. Дом стоит. Смотрят - особым образом стоящий дом, до верхушки из дерева сделанный дом стоит... Когда они вошли, русские табак дали. Трубки тоже дали. Русские сказали: "Вот так режьте, дерево прибавьте, в отверстие трубки вкладывайте, огнем зажгите". Один тот табак курить начал, товарищу дал, сказал! "Друг, ты тоже кури, весьма вкусно". Все начали курить. {176} Русские вино дали, сказали: "Пейте". Юкагиры начали пить, все опьянели. С русскими побратались. Русские топоров дали. Русские сказали: "Этим рубите дерево". Все начали, рубить. Некоторые, свои ноги отрубив, умерли. Свои каменные топоры бросили. Ножей дали. Разных вещей - все давали. Русские потом одного юкагирского старосту (князца) сделали (назначили). Князца юкагирского сделав, сказали: "Этот у вас будет начальником. Этот как скажет, так будьте (живите). Этому ясак давайте, нам ваш ясак (он) будет отдавать"1.