Леннарт Мери - Мост в белое безмолвие

- Вы здесь одна?

- Да, муж в экспедиции. Он гидролог, у него сейчас самая горячая пора.

Все у нее просто и естественно, как у человека, который в добрых отношениях с жизнью.

- Люся, а где вы живете?

Люся от души смеется.

- Там же, где и вы, за стенкой. Разве Димка не будит вас по ночам?

Домой мы идем вместе. Стоит ясная ночь, под ногами похрустывает лед. Я поддерживаю Люсю под руку,

- Ведь я в некотором роде ваша однокашница.

- Каким же это образом?

- Я окончила Воронежский университет. А он вырос на базе Тартуского университета, когда тот эвакуировался в Воронеж в восемнадцатом году. {310}

Меня поражает ее осведомленность, и я даже не пытаюсь скрыть это.

- Как вы оказались здесь, так далеко от дома?

- Я просила послать меня сюда.

- Почему люди едут на Север?

Она отвечает не сразу. В конце деревни грызутся собаки, волны прибоя с грохотом разбиваются о берег, бурля и пенясь лижут прибрежную гальку, перекатывают мелкие камешки. Вода шумит справа, в лагуне, и слева, в море.

- Думаю, что многие приезжают все-таки из-за денег, - отвечает она наконец, взвешивая свои слова.

- А остальные?

- Довольно много таких, кто почему-либо разочаровался в жизни. Мало ли что бывает, - кого муж бросил, кто машиной на кого-нибудь наехал, вот и едут сюда, чтобы начать жизнь сначала. Это вовсе не плохие люди, как вы, может быть, думаете, но среди них часто попадаются слабые, они как будто бегут от себя. Иногда мне приходится лечить их от алкоголизма. На третье место я поставила бы романтиков. Их не много, но они-то и задают здесь тон. Такие, как Борис.

- Вы считаете, что он романтик?

- Конечно, - удивляется Люся. - А вы в этом сомневаетесь?

Мы садимся на крыльцо, я закуриваю, прислушиваемся к голосам ночи редким и ясным. Люся прислонилась к косяку двери и, взглянув на меня, начала негромко читать стихи. Пропал, подумал я с горечью, пропал чудесный вечер. Луна насмешливо взирала на эту сцену, которая, по ее мнению, явно стала клонить к банальному финалу. Какой хромой, какой бессильный конец, как сказала Яго одна известная дама. Я даю себе слово стереть в памяти эти несколько минут, спасти то, что еще можно спасти, хотя Люся читает хорошо, на одной ноте, а само стихотворение - славная простая история о море и о шуме волн - естественно вписывается во все, что нас окружает, и даже кажется знакомым. Мне так же хорошо, как было несколько минут до этого, но дело в том, что все так знакомо, миллион раз описано. Я глубоко затягиваюсь сигаретой и радуюсь холодному, свежему морскому воздуху.

- Вам нравится стихотворение? - спрашивает Люся.

- Нравится. {311}

Она удивленно смотрит на меня и вдруг улыбается.

- Вы, кажется, не узнали его?

- Нет, не узнал, - искренне сознаюсь я.

- Это Юхан Смуул.

Я снова сажусь на крыльцо и даю ее словам медленно прорасти во мне. Эскимосская собака ложится у моих ног и чего-то неторопливо ждет. Тихий и Ледовитый океаны с грохотом смешивают свои волны.

- Знаете, Люся, когда я вернусь домой, я расскажу об этом Смуулу. Он очень обрадуется.

В эту минуту литература кажется мне головокружительно всемогущей, почти второй реальностью. Перед глазами встает Балтийское море, пролив Муху, дверь из хорошо пригнанных досок с кованой ручкой, ласкающей ладонь, я вижу, как она резко распахивается и поросший травой крестьянский двор, вся тенистая деревня вдруг полны неуёмным Юханом и звонкими голосами Смуулов.

- Вы заметили, что у местных собак голубые глаза? - спрашивает меня Люся.

Я как-то не обратил на это внимания, но она оказалась права. Я продолжаю свою мысль:

- Рассказчик я неважный, а Юхан плохой слушатель. У него никогда не хватает терпения дослушать до конца, он всегда прерывает вас вопросами. Лучше уж я запишу эту историю. Может быть, мне удастся сделать это достаточно правдоподобно. Вы как считаете?

- Я считаю, - говорит Люся, - что мне пора кормить Димку.

ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ МИР

Над крышами поселка совсем низко со свистом пролетают маленькие жирные утки, вызывая озорной, карнавальный беглый огонь. Время от времени подстреленные на лету птицы шлепаются в воды лагуны или между домами. Детвора визжащей стайкой бросается спасать добычу от собак, которые, судя по всему, не желают считаться с правилами игры. В Уэлене ружейные выстрелы то же самое, что восклицательные знаки в письмах юной девушки.

После обеда погода проясняется, и на юго-западе вырисовываются низкие заснеженные вершины.

- Канилу, сегодня пойдем на кладбище.

Скалистая гора со всеми своими продуваемыми ветром {312} откосами, террасами и бурой осыпью обвалов вздымается в мглистое небо. Уэлен прильнул к ней, как младенец, каменистая коса тянется то ли на пять, то ли на десять километров на северо-запад, исчезая только у темнеющих скал Инчоуна. Этот день будто создан для того, чтобы вглядываться в даль. Мы легко шагаем по поселку, палящему из ружей, то и дело втягивая голову в плечи, минуем голубое здание школы, оставляем за собой чернеющие обвалы земляных жилищ и серебристые столбы китовых ребер, переходим через журчащий прозрачный ручей, текущий в берегах красноватой морены, откуда поселок берет воду, когда кончаются запасы собранных на берегу льдин, и начинаем подниматься вверх по склону. Легким шагом спускается нам навстречу чукча в очках. Взглянув на меня и кивнув головой Канилу, он проходит мимо, но тут же окликает нас:

- Куда вы идете?

- На кладбище, - отвечаю я с удивлением, потому что эта бегущая в гору тропинка никуда больше не ведет.

- Не смейте туда идти, - говорит он, неторопливо делает несколько шагов и останавливается рядом со мной, - нечего вам там искать.

- Да я ничего и не ищу, - отвечаю я растерянно, - просто хочу посмотреть.

- Все равно. Это запрещено.

- Кто может мне запретить?

- Не имеет значения, - говорит он и, расставив ноги, преграждает мне путь. - Ступайте обратно!

Канилу молчит.

Я вынимаю из планшетки рекомендательное письмо, которое уже не раз выручало меня в трудных ситуациях.

- Вот видите, - говорю я с надеждой, - у меня есть разрешение.

Он с явной неохотой берет бумагу и пробегает ее глазами.

- Ничего не значит. Уходите отсюда.

Такое я слышал всего один раз - в эстонском колхозе на берегу Черного моря, от вдребезги пьяного заместителя председателя колхоза. Но здесь передо мной стоит трезвый и спокойный человек, который, не отводя взгляда, смотрит мне прямо в глаза. Мое любопытство растет. Я сажусь на кочку. Мужчина что-то очень резко говорит Канилу. Канилу трогает меня за плечо:

- Пойдем отсюда! {313}

- И не подумаю!

Они обмениваются еще несколькими фразами, и незнакомец уходит. Канилу говорит:

- Мы должны немедленно уйти отсюда.