Александр Каждан - Два дня из жизни Константинополя

Эти черточки, на поверхностный взгляд несущественные, могут быть эффективными. Солунь пала, тысячи людей погибли, уведены в плен, умирают с голода. И внезапно Евстафий вспоминает о городских собаках, которых нормандцы безжалостно перебили. «А если и уцелела какая-нибудь, то лаяла и бросалась теперь только на ромея, к латинянину же подползала визжа. Познали даже собаки всю меру несчастья». Собака, лающая на своих и подползающая на брюхе к ногам покорителя, — таков образ, передающий всю бездну унижения солунян.

Мы видели в предыдущей главе, что нравственный облик Андроника Комнина отразил и традиционную этику господствующего класса Византийской империи, и тот моральный кризис, который обнаружился в XIII столетии. Пожалуй, то же самое можно сказать и о художественном творчестве византийцев, прежде всего о их литературе. Старые эстетические нормы оставались в силе, но вместе с тем возникали какие-то новые явления, свидетельствующие о кризисе художественных традиций. Развитие ведущих жанров классической византийской литературы — литургической поэзии, жития, хроники — перестает быть творческим, эти жанры окостеневают, отодвигаются на второй план.

Но если социальный и нравственный кризис, охвативший Византийскую империю, завершается террором Андроника Комнина и падением Константинополя, то художественное творчество XII столетия выливается в человечности Владимирской Богоматери и Деисуса из храма Св. Софии, в благородстве «Истории» Никиты Хониата. Искусство Византийской империи не только отражало и освящало социальную и политическую структуру государства, но оно строило, повторим еще раз, художественный дубликат этого мира. И чем больше «бесчеловечным» становилось византийское общество, тем сильнее была тоска византийской интеллигенции по недоступной человечности, по духовному благородству, по верности.

Византия ушла в прошлое. Ее общественные порядки невозвратимы. Но ее памятники уцелели. Они напоминают нам, несомненно, о величии василевсов-самодержцев, но вместе с тем и совсем о другом — о героической борьбе духа против политического униформизма и догматической идеологии. И может быть, в этом пассивном сопротивлении — человеческое величие византийского искусства, далеко не такого напыщенного и недвижимого, как это может показаться невнимательному наблюдателю.

Выдающийся исследователь истории и культуры Византии Александр Каждан (1922–1997) пятьдесят шесть лет своей жизни провел в России, а весь ее остаток — в Соединенных Штатах. После его смерти появились статьи о нем и некрологи в разных Странах — в том числе и в России, — в которых рассказывается о жизненном пути и трудах ученого. Сошлюсь здесь только на некоторые: М. Поляковская (ВВ. 58.(83). 1999), С. Иванов (Новое литературное обозрение № 26, 1997), Я. Любарский (Вестник древней истории. 39. № 4. 1997).

Памяти А. П. Каждана посвящено специальное издание («Мир Александра Каждана», где содержатся многочисленные материалы о покойном ученом. Готовится к изданию издательством «Алетейя» (СПб.), выйдет в свет в 2002 г.).

Возможно, что первоначально мозаика представляла другого мужа Зои — Михаила IV (1034–1041).