Андрей Ястребов - Боже, спаси русских!

В своем исследовании «Русский Эрос» Георгий Гачев писал: «Что такое секс, чувственная страсть для ру? В России это – событие; не будни, но как раз стихийное бедствие, пожар, землетрясение, эпидемия, после которого жить больше нельзя, а остается лишь омут, обрыв, откос, овраг. Катерина в "Грозе" Островского зрит в душе геенну огненную и бросается в Волгу; Вера в гончаровском "Обрыве" оправляется от этого, как от страшной болезни, словно из пропасти выходит; Анна Каренина и та, что у Блока, остаются "под насыпью, во рву некошеном...". И вступившие в соитие начинают люто ненавидеть друг друга, страсть становится их борьбой не на живот, а на смерть».

Любовь земная, чувственная в русской литературе обыкновенно грозит ужасными последствиями. Примеров, кроме перечисленных Гачевым, достаточно. Лесковская «Леди Макбет Мценского уезда» из-за любви-страсти вообще убийцей стала, на каторгу пошла, потом утонула. Наташа Ростова была наказана за чувственное увлечение Анатолем, Ларису из «Бесприданницы» А. Н. Островского застрелили, Настасью Филипповну из «Идиота» Ф. М. Достоевского зарезали, Катюша Маслова из «Воскресения» Л. Н. Толстого в Сибирь отправилась, Позднышев из толстовской же «Крейцеровой сонаты» жену убил. Во «Власти тьмы» от греховной страсти произошла целая серия злодейств.

Вот как воспевал любовь русский Серебряный век в лице Константина Бальмонта: «Любовь ужасна, беспощадна, она чудовищна. Любовь нежна, Любовь воздушна, Любовь неизреченна и необъяснима... тайна Любви больше, чем тайна смерти, потому что сердце захочет жить и умереть ради Любви, но не захочет жить без Любви».

Пожалуй, самый главный философ и идеолог русской любви – Федор Михайлович Достоевский. Его противоречивые, мятущиеся героини, жертвы и мучительницы, лишили покоя многих юных – и не только юных – читателей. Бердяев восторженно восклицал: «О любви удалось Достоевскому открыть что-то небывалое в русской и всемирной литературе, у него была огненная мысль о любви». Не о христианской любви здесь речь: «Самая сильная любовь неосуществима на земле, она безнадежна, безысходно трагична, она рождает смерть и истребление». Да, так и говорит один из героев Достоевского предмету своей страсти: «Я вас истреблю!»

Вот, кстати, домашнее задание: попытайтесь вспомнить хотя бы одного западного прозаика, который спел бы в большинстве своих произведений такой исступленный гимн любви.

Достоевскому вторит Блок со своими «Скифами». Он обращается к Западу:

Да, так любить, как любит наша кровь,

Эмоции захлестывают поэтов и читателей. Чувство, убеждены мы все, не должно стать обыденным, а для того, по выражению Чехова, русские любят украшать любовь «роковыми вопросами». Начитается человек книжек, и начинает его томить мечта о небывалой, роковой и губительной любви... Как англичанин Клервилль, влюбленный в петербургскую барышню Мусю, в романе Марка Алданова «Ключ»: «Он искал и находил в ней сходство с самыми необыкновенными героинями "Братьев Карамазовых", "Идиота", "Бесов", мысленно примерял к ней те поступки, которые совершали эти героини. В более трезвые свои минуты Клервилль понимал, что в Мусе так же не было Грушеньки или Настасьи Филипповны, как не было ничего от Достоевского в ее среде, в ее родителях. Однако трезвых минут у Клервилля становилось все меньше». Литература, мечты и любовь пьянят и кружат даже самые трезвые западные головы.

Вот еще одна типично русская тема. Земная любовь, венцом не покрытая, – грех и, соответственно, требует покаяния. Прилюдно кается в своем грехе Катерина из «Грозы». Сообщает всему миру о своем блуде Никита («Власть тьмы»). Признается в грехе и добровольно идет на каторгу Нехлюдов – вслед за соблазненной им крестьянкой Катюшей Масловой («Воскресение»). Отметим, что грех между аристократом и простолюдинкой, по мысли русских классиков, всегда приводит к особо тяжким последствиям. Вспомним хотя бы повесть Л. Н. Толстого «Дьявол». Лев Николаевич, сам далеко не равнодушный к прелестям пейзанок, описывает пагубное влечение в самых мрачных тонах.

А бывает, что покаяние даже опережает грех. Впрочем, как известно, кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Итак, XVII век, протопоп Аввакум, к которому приходит исповедоваться девица, виновная в «блудном деле». Она столь соблазнительна, что суровый протопоп держит руку над пламенем свечи, чтобы ценою ожога отвлечься от грешных мыслей. Сходную ситуацию описывает Л. Н. Толстой в повести «Отец Сергий». Монах, мучимый желанием поддаться уговорам распущенной дамы и совершить блудный грех, вместо того рубит себе палец.

Тему иронически продолжает Виктор Пелевин в романе «Т.». Граф Т. не может устоять перед обворожительной крестьянкой Аксиньей. А потому берет в руки топор. Увидев это, Аксинья в ужасе убегает и прячется. Граф зовет ее.

«Не выйду, барин! – отозвалась Аксинья. – Вы топором зашибете.

– Палец хотел рубить, – крикнул он. – Палец, не тебя!

– А зачем палец?

– От зла уберечься!

Аксинья некоторое время молчала – верно, думала.

– А че ты им делаешь, пальцем? – крикнула она наконец».

Вот оно, роковое непонимание между народом и интеллигенцией! Аксинья все-таки убегает, а совестливый граф думает: «Оскорбил эту святую женщину, эту юную труженицу, плюнул ей в душу... Хотя непонятно, что именно ее так оттолкнуло. Совсем ведь не чувствую народной души, только притворяюсь». И продолжает путь с тяжелым сердцем.

Конечно, в литературе любовные страсти бушевали сильнее, чем в действительности. В крестьянской и купеческой среде невеста с женихом нередко знакомились уже под венцом. Это Дюма всюду видел амурные безумства («Ярославль славится своими красавицами и пылким темпераментом своих уроженцев: за два года пятеро молодых людей потеряли там рассудок от любви»), а простой народ рассуждал по-другому. Примерно так, как купчиха Барабошева в пьесе Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын»: «Покоряйся воле родительской – это твое должное, а любовь не есть какая необходимая». Правда, в XIX веке на это можно было получить ответ: «Нынче уж совсем другие понятия».

В русской культуре нет пары, подобной Ромео и Джульетте, Тристану и Изольде, Геро и Леандру. Зато есть не менее красивая история святых благоверных супругов Петра и Февронии Муромских. В этой истории не было любви с первого взгляда, роковые препятствия и чувственные страсти обошли ее стороной. Зато была мудрая дева Феврония, целительница. Родилась она простолюдинкой, но муромский князь Петр взял ее в жены, потому что она его вылечила. Об этой паре не скажешь «влюбленные», а только – «соратники», «сподвижники», «близкие люди». Это история не о любви, но о браке.