Николай Михайлов - У заставы Ильича

Во время одной из таких прогулок на зеленой, почти квадратной полянке мы увидели дуб. Ствол дерева был кряжист, могуч, крона широкая и густая. Вся поляна была залита солнечным светом, а сквозь крону дуба лучи солнца пробивались с трудом, и воздух в этой тени был прохладен. По соседству кудрявились молодые дубки с блестящими, словно покрытыми лаком, зелеными листьями, крепкими, остро очерченными.

- Удивительно,- говорил, испытывая восторг, Сергей Тимофеевич.Желудь ведь величиной с наперсток, никак не больше, а какой из него богатырь поднялся! Ветер и буря, жара и стужа - все ему нипочем.

Я вспомнил Ивана Шашкина, Ивана Романова, Сашу Бахмутского, Сашу Горбунова, Колю Коробкова. В те, как кажется теперь, далекие тридцатые годы эти московские рабочие-металлурги, возможно, и не предполагали, какие дивные и благородные посевы они взращивают. Великое строится из малого.

Во все времена впереди человечества шли люди с пылающим сердцем.

Вновь вернемся к исходной точке нашего повествования - к заводу.

Вблизи завода проходят линии Московско-Курской и Московско-Горьковской железных дорог. Если двигаться к корпусам от заставы Ильича, то надо подняться на узкий щелястый пешеходный мост, перекинутый над блестящими железнодорожными рельсами. Отсюда видна панорама: старый мартеновский цех с его огнедышащими печами; фасонно-литейный, где господствует запах горячего песка, клокочущего металла и остывающей сизой окалины; прокатный, с извивающимися по чугунным плитам пола огненными змеями; далее - листопрокатный, теперь здесь вместо кровельного железа и жести прокатывают высококачественный стальной лист; недалеко от него ремонтно-механический; после горячих цехов, где летом нечем дышать, этот цех воспринимается как привилегированный,- в тишине мерно гудят токарные, фрезерные станки, тонкой струйкой течет мутноватая светло-желтая эмульсия, вьется под резцами стружка - золотистая, если обрабатывается медь, светло-серебристая, если обрабатывается сталь.

Когда привыкнешь к заводу и полюбишь его, он всегда, в любое время года, суток, в любую погоду представляется тебе необычайно красивым. Бежишь ранней весной по легкому звенящему заморозку в утреннюю смену, которая начиналась в шесть часов, и видишь, как при первых лучах солнца розовеют стекла огромных корпусов. Идешь летом в ночную смену - и с особой остротой замечаешь и тени от деревьев в сквере, и еле слышный шелест листьев в вершинах, и запах травы на газонах, принявшей ночную сырость. Наверное, восприятие в эти минуты, перед сменой, острей потому, что через полчаса ты окажешься среди пламени и дыма, грохота и жара - и хочется сохранить в себе даже крошечные драгоценности живой природы.

Зимней ночью картина другая. Прохожих не видно. Все вокруг уснуло. Такая тишина, что слышно, как, устилая и тротуар и мостовую, с шорохом падают снежинки.

Войдя в цех, попадаешь в иной мир - такой грохот, что голос стоящего рядом человека слышишь с трудом. Все заняты своим делом. В бригаде на каждом стане - семь человек. Зазевайся один - и нарушается ритм и прерывается прекрасная песня труда - необычайно энергичная, полная вдохновения, накала.

Когда по призыву партии в 1929 году весной в цехах началось социалистическое соревнование, такие паузы стали редкостью. Вальцовщику подают для проката сутунку. В считанные секунды он расправляется с ней, отбрасывая ее после проката для подогрева. Снова раскаленный добела в печи квадрат металла выбрасывается к стану. Вальцовщик чуть ли не на лету подхватывает его, пускает в валы, на чугунном полу распластывается огненная полоса. Огненная метель продолжается без перерыва всю смену.

Люди работают, обливаясь потом. Ради чего? Не хочется тащиться в хвосте, у каждого есть совесть, рабочее самолюбие, чувство профессиональной гордости, желание показать себя - свою удаль, свое мастерство, а, в конечном счете, свое понимание общественного долга.

Возможно, мы редко задумываемся над тем, как живет и действует могучий коллектив завода, где тысячи людей связаны общими заботами, общей дисциплиной, общим духом таких изумительных качеств, какими являются дружба, товарищество, вошедшая в плоть и кровь взаимная выручка. Я не помню, чтобы в цехе об этом говорили вслух. Заводской коллектив прекрасен потому, что здесь не говорят о плече друга,- каждый чувствует его ежеминутно, и это так же естественно, как дыхание живого существа.

Так сложилось, что завод - первый всегда и во всем. В самые начальные часы минувшей войны против гитлеровцев в партком, где шла запись добровольцев и где еще не успели вывесить плакат, призывающий к защите Родины, опираясь на палочку, вошел бывший прокатчик, пенсионер Лавренов. Он протянул листок бумаги. Мои годы преклонны и голова седая, было написано на листке, вырванном из ученической тетради в косую линейку. Я вступаю в ополчение так же, как вступал в 1917 году в Красную гвардию, как шел в армию в годы гражданской войны.

Здесь, на заводе, память о минувшей войне - на каждом шагу.

Есть улица Вострухина. Заводской пионерский лагерь тоже носит имя Вострухина.

Петр Михайлович Вострухин - воспитанник завода, Герой Советского Союза. Он погиб на Курской дуге. На фюзеляже его ЛАГГа было двадцать семь звездочек - столько он сбил самолетов.

Петр Лидов, бывший редактор заводской газеты "Мартеновка", ставший корреспондентом "Правды", открыл бессмертие Зои. Узнав о подвиге комсомолки, он немедленно отправился в Петрищево и по крупицам собрал материал о народной героине.

Лидов погиб в Полтаве во время налета вражеской авиации. Одна из улиц города носит его имя.

Я хорошо помню Петра Лидова, мы работали вместе. В нем было врожденное благородство, ему было свойственно чувство высокой порядочности. Такой человек не мог не отправиться на фронт. Всей сутью нашей предвоенной жизни комсомолец, молодой коммунист Петр Лидов был нравственно подготовлен к тому, чтобы во имя Родины выдержать любые испытания.

В Волоколамске, в дни, когда шли самые напряженные бои за Москву, погибли пять комсомольцев завода - конструкторы Константин Пахомов и Николай Галочкин, машинист завалочной машины Павел Кирьяков, монтер Виктор Ординарцев, инженер Николай Коган. Они отправились за линию фронта со специальным заданием, наткнулись на засаду и приняли неравный бой. Гитлеровцы схватили их и казнили. "Мы клянемся именем замученных наших друзей,- писали в "Комсомольской правде" в те дни рабочие завода,- что никогда не сдадимся, что всегда будем следовать их замечательному примеру, будем так же горячо любить свою Родину, не пожалеем, защищая ее, и самой жизни".

Это не было фразой.

Семидесятилетние ветераны, такие, как старейший токарь Иван Сафонович Сафонов, которому когда-то сам Калинин вручал именные часы, вернулись на завод.