Грасе д'Орсе - Язык птиц. Тайная история Европы

Это был феникс на костре и надпись внизу: Invito funere vivet.

Возрождающийся из пепла Феникс был пифагорейским символом карбонариев и соответствовал пятому градусу их иерархии; но при данных обстоятельствах это было обращение к Карлу VII с просьбой о защите его героической освободительницы. По крайней мере, его следовало интерпретировать так: не следует осуждать за преступление, единственной целью которого было счастье самого Карла.

Если король не считался с Жанной, то он хотя бы должен был просто пожалеть ее, а не осуждать. У него были серьезные основания тревожиться по поводу растущей популярности Жанны, и он мог опасаться, что народ потребует от него покинуть трон, чтобы возвести туда Девственницу. Вот как высказался по этому поводу Ги Пап, советник короля в парламенте в Гренобле в 1440, в своей книге «De decisionibus gratianopolitanis»: «Vidi etiam in temporibus meis pue / am Johannam noncupatam, quae incepit regnare, anno quo sui doctoratus, quae inspiratione divina, arma bellica assumens, restauravit regnum Pranciae, Anglicos erpellendo vi armata, и regem Carolum ad regnum Franciae restituendo, quo puella regnavit, tribus vel quatuor annis». «В свое время я еще видел девственницу, называемую Жанной, которая начинала царствовать в тот год, когда я получил докторскую степень. Взяв в руки оружие и руководствуясь божественным вдохновением, она восстановила королевство Франции, силой изгнала англичан из страны и вернула Карлу французское королевство, над которым девственница царствовала три или четыре года».

Таким образом, согласно свидетельству современника, не Карл VII, а Жанна д'Арк царствовала во Франции в течении трех лет; поэтому Карл и не предпринимал никаких усилий, чтобы вырвать ее из рук бургундцев, или англичан. Вместо этого он точно следовал политическим планам, которые Жанна изложила перед ним, выступая посредницей со стороны корнаров Святого Марселя из Лангре. Как было сказано в его геральдическом послании, право народных представителей голосовать в Генеральных Штатах было оплачено по-королевски, поскольку народ был вынужден согласиться выплачивать налог, вся тяжесть которого возлагалась только на его плечи. Благодаря этому налогу он заменил военную кавалерию из знати, ставшую теперь беспомощной и потерявшей всякую ценность, на регулярную армию. Народ выплатил этот налог; но, как и в Англии, уплатив его, он стал хозяином страны. Это была политическая революция, начатая Жанной д'Арк, за что она и заплатила жизнью. Какой была ее личная роль в национальном пробуждении французов? Этого я не знаю, но она была наделена такой чудесной тонкостью ума и таким восхитительным здравым смыслом, что не должна была ограничиться наставлениями своих соратников, и, вероятно, дала не один собственный совет королю Карлу. В чем нет никаких сомнений, так это в том, что она была скорее основательницей французской демократии, чем вдохновительницей национального объединения, и ее первой мученицей. Уже этого достаточно, чтобы сказать, что никогда никто не имел такого, как она, права на признание в своей собственной стране, и повсюду, кроме ее неблагодарной родины, этот долг признательности был уже давно уплачен.

P.S. Ряд документов, касающихся публичного коронования и тайны Карла IX, предоставили мне совершенно неожиданные сведения об исторической роли Жанны д'Арк и послужили необходимым дополнением к этому выполненному на скорую руку исследованию.

Эта роль не была исключительной по своему характеру; подобные вещи происходили регулярно на церемониях коронации, которые всегда разделялись на два независимых друг от друга действия. В кафедральном соборе Реймса король всякий раз публично возобновлял договор, который Хлодвиг заключил со святым Реми от имени независимых городов и христиан Галлии. На эту церемонию не допускалось никакое другое знамя, кроме орифламмы, обозначавшей объединение высших классов, или Договор (Baille).

Сельские жители, бывшие в те времена почти все язычниками и находившиеся под прямым управлением короля, заключали с меровингским принцем особенный договор, который, поскольку все они находились вне церкви, и не утверждался ею. Для делегатов со стороны крестьянства и простолюдинов король давал ужин; предполагалось, что король будет облачен в особый костюм, в котором важная роль отводилась исподнему белью, отсюда — знаменитые куплеты о короле Дагоберте.

Большинство сельских корпораций имели связи с угольной индустрией, в те времена снабжавшей кузнецы; отсюда общее для всех этих корпораций название карбонариев. Самыми известными были корпорации Шампани, Бургундии, Морвана и Бурбона. Каждая из них предоставляла один из предметов костюма короля.

За корпорацией оружейников из Лангре, славившейся своей закалкой стали, оставалось право изготовлять оружие для своего повелителя. Его вооружение состояло из кинжала, или топора (brand или bran), широкого прямого меча, который на ужине, разумеется, оставался в изящных ножнах, украшенных прекрасным цветком. Таков меч, принадлежавший, как считается, Карлу Великому, который можно увидеть в Лувре. Этот цветок назывался «Брандели» — Brand lys или Brande lys (цветок вереска, хотя буквально это выражение можно прочесть как «лилия Врана»).

Во всех древних религиях меч вместе с ножнами и с острым лезвием рассматривался как символ божества-андрогина, олицетворяющего собой пробуждение природы, или солнце Рождества. Поэтому цветок Брандели соответствовал девушке, одетой как мужчина (дева-мужчина) в цвета знамени простого народа, или в цвета «босеана», в коричневое и белоснежное (brun et lys), то есть в черное и белое. Брандели служил знаком передаваемой королю тайны карбонариев, закалявшим стальной меч, опуская его в воду, и вручавшим королю кинжал или топор, символ верховной власти в лесах. На их арго королевский кинжал (royal coin) произносился как «арлекин» (arle quin), и уже во времена этрусков легендарный персонаж под этим именем, в характерных пестрых одеяниях, символизировал принца кельтов, вооруженного военным топором, называемым кельтским. Известно, что сохранился обычай затачивать деревянную саблю в воздухе. Что касается Брандели, то кроме тайных церемоний коронации, девушка, олицетворявшая собой этот таинственный цветок, во все времена в Лангре участвовала в упомянутом шествии огромного дракона, или большой змеи, которой она отрубала голову кинжалом, вручавшимся затем королю от имени корпораций Шампани. Затем она, или, точнее сказать, ее кукла, сделанная из камыша, торжественно сжигалась, и следует напомнить, что все это происходило во время Праздника Полей, то есть в тот момент, когда зимний снег, который она олицетворяла собою, таял под лучами весеннего солнца.

Вероятно, что по мнению корнаров из Лангре, которые отправили Жанну д'Арк к Карлу VII, молодая девушка из Лотарингии должна была сыграть свою легендарную роль с большим блеском, чем все, кто играл ее до нее и после. Она должна была нести королю топор и меч с ножнами, вместе с грошем для коронации, то есть с радостной для короля вестью о его восшествии на престол, что было гораздо эффективнее любого оружия. Остальное было плодом ее политического и военного гения, и ее печальная смерть не помешала ей почти полностью выполнить планы Святого Марселя, в частности в той их части, которая касалась налогов и постоянно действующей армии, упраздненной королем Иоанном. Ее наградой была уникальная в истории честь представлять народные классы перед королевской властью, причем не на тайной и театрализованной церемонии карбонариев, а в переполненном соборе Реймса, в полном военном снаряжении, со щитом и знаменем, в то время как сеньоры присутствовали на коронации лишь в одежде придворных. История ничего не сообщает нам о том, носила ли она цвета «босеана», коричневый и белоснежный, но это более чем вероятно. Это же касается и ее знамени, которое хотя и отличалось от «босеана», но было окрашено в те же самые цвета. Основа знамени была белой, а Христос между двумя ангелами был голубым. Известно, что ее знамя нередко вызывало недоумение. Она же всегда отвечала с гордостью: «Таким оно было в часы скорби, таким оно должно оставаться и в часы радости». Это, конечно же, был намек на красное знамя договора, девиз которого был «Монжуа».