Альберт Аспидов - Петербургские арабески

Так же просто и без излишних затей в нанятой скверной и старой карете, запряженной всего двумя лошадьми, утром 28 июня 1762 года у церкви Рождества Богородицы появилась в простом черном платье Екатерина Алексеевна — супруга царствующего монарха. За ней следовали толпой неистово и устрашающе кричащие солдаты двух гвардейских полков — Измайловского и Семеновского, провозглашая низложение Петра III. В храме Екатерина помолилась, а затем с крестным ходом двинулась к Зимнему дворцу, уже как самодержавная императрица, принимать присягу других гвардейских полков.

При Александре I чтимый образ Богоматери был перенесен в новый грандиозный собор, поставленный рядом со старой Казанской церковью. Обычно Александр ездил по городу верхом и таким образом добирался до Казанского собора. Исключением из этого правила было 15 сентября 1812 года. Это была годовщина коронации императора Александра, совпавшая с днем вступления Наполеона в Москву. Сильный ропот тогда раздавался в столице. В Петербурге было тревожно. Тогда царя с большим трудом уговорили проследовать в Казанский собор в карете вместе с императрицами. Тут он в первый и последний раз уступил совету осторожной предусмотрительности. Царя встретила пасмурная и мрачно-молчаливая толпа. Придворная дама, присутствовавшая при этом, вспоминала: «Никогда не забуду тех минут, когда мы вступали в церковь, следуя посреди толпы, ни единым возгласом не заявлявшей о своем присутствии. Можно было слышать наши шаги, а я была убеждена, что достаточно было малейшей искры, чтобы все кругом воспламенилось. Я взглянула на государя, поняла, что происходит в его душе, и мне показалось, что колена подо мной подгибаются».

13 июля 1814 года возвращение Александра в столицу после победного заграничного похода было отмечено торжественным молебном в Казанском соборе. Тогда император Александр и цесаревич Константин Павлович ехали верхом перед парадной каретой, в которой сидели императрица Мария Федоровна и великая княжна Анна Павловна — мать и сестра благополучно, с победой возвратившихся братьев…

Обращаясь к более близким к нашему времени фотографиям, мы можем увидеть на первой из них один из моментов посещения Казанского собора вдовствующей императрицей Марией Федоровной — матерью Николая И. Царица-мать была небольшого роста, но умела подать себя окружающим: своим поведением и внешностью она вполне олицетворяла императорское достоинство (в отличие от своей высокой невестки, императрицы Александры Федоровны). Это можно видеть и по обстановке ее выезда (не парадного): изящная карета, украшенная императорским гербом; заслуженный кучер-великан с медалями на груди; рослые выездные слуги.

Прибытие императрицы Марии Федоровны в Казанский собор на благодарственный молебен по случаю годовщины освобождения крестьян от крепостной зависимости. 19 февраля 1911 г.

Другая фотография относится уже к 21 февраля 1913 года, ко дню празднования трехсотлетия дома Романовых. На них увековечены моменты «высочайшего» посещения собора.

Прибывает царствующая чета — государь Николай Александрович и государыня Александра Федоровна. По этому случаю при портике храма, обращенном к Невскому проспекту, достаточно скромно декорирован специальный вход, украшенный короной с балдахином. Мы видим у этого входа дворцовых гренадер в высоких медвежьих шапках, офицеров лейб-гвардии Казачьего полка, свитских генералов. В середине встречающих выделяется министр императорского двора, склонивший голову барон Фредерике с седыми длинными усами.

Прибытие Николая II с семьей на торжественный молебен.

Вот подъезжает пролетка, запряженная парой лошадей. Такая же, как и многие другие, с откидным верхом. Слуга снимает полог с колен приехавших, и царь выходит, чтобы затем помочь сойти и царице. Присутствующие отдают честь…

Это было одно из последних «высочайших» посещений Казанского собора.

Офицеры лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка.

Зимой 1918/19 года здание Казанского собора впервые за все время своего существования не отапливалось. Большие калориферные печи, устроенные в подвале и подававшие прежде в нужное время подогретый воздух наверх — в обширный молитвенный зал, — были холодные. Но не из-за нерадивости бывшего настоятеля собора протоиерея Философа Орнатского и старосты графа Н.Ф. Гейдена: их расстреляли минувшим летом. В соответствии с суровыми обстоятельствами переживаемого времени дрова, всегда хранившиеся здесь же в подвале, были конфискованы для других общественных нужд, и топить было нечем. В соборе стало не теплее, чем на улице, на стенах в зале образовались ледяные наросты. На все эти неустройства с состраданием смотрел чудотворный образ Казанской Божией Матери, тот самый, с которым шли в смутное время 1612 года освобождать Москву от поляков и перед которым два века спустя молился Кутузов. Мерцавшие в полутьме драгоценные украшения национальной святыни напоминали о недавнем благополучном времени. В золотую ризу, пожертвованную еще императрицей Анной Иоанновной, были вделаны драгоценные камни, головное покрывало украшал большой аметист, а голову венчала алмазная корона…

Но службы в соборе продолжались, несмотря на все трудности. А настоятель, престарелый о. В.И. Маренин, даже помышлял с наступлением тепла продолжить начатое о. Философом устройство нового придела — «Пещерного храма» — во имя священномученика патриарха Ермогена. За ходом этой необычной постройки в подвале собора следил сам митрополит Вениамин, еще переживавший недавние воспоминания о своих тревожных днях и ночах, проведенных в подземной церкви Чудова монастыря.

Осенью 1917 года Петроградский митрополит Вениамин был участником Всероссийского поместного собора, призванного восстановить патриаршество в Русской церкви. Иногородних участников собора принял у себя Чудов монастырь, расположенный на территории Кремля. В это же время происходила смена власти в Москве. За кремлевскими стенами укрылись юнкера, выступившие за Временное правительство, на которых было оказано огневое воздействие. Митрополит писал об этом о. Философу Орнатскому: «Последние двое суток насельники Чудова монастыря спасались в подвале и подземной церкви Святителя Ермогена… Стену занимаемого мною помещения пробили два снаряда тяжелой артиллерии, разорвались и произвели большие разрушения. Из своей комнаты я вышел за несколько минут перед этим… через двор в подземную церковь. Шла постоянная служба… Остался цел среди ужасов».