Альберт Аспидов - Петербургские арабески

6 июня A.M. Гедеоновым было дано предписание своим хозяйственным службам вместо гостиничных номеров немедленно устроить все необходимое для новой жизни здания: «Как то: театральное училище, церковь, лазарет с принадлежностями, театр, танцевальный зал, кухни, прачечную и гардероб…» Исполнить эти работы было поручено архитектору Театральной дирекции А. К. Кавосу (в последствии ставшему знаменитым театральным зодчим).

В то время штатом училища было предусмотрено содержание и обучение 50 воспитанников и 50 воспитанниц. Но были и приходящие ученики. На втором этаже лицевого корпуса поместили девиц, а на третьем — юношей. Для каждой «половины» были назначены четыре учебных класса, танцевальный зал, малая и большая спальни, столовая, буфет, лазарет, умывальная. У воспитанниц была к тому же своя «девичья».

В торцевой части здания, обращенной окнами на площадь, располагалась на первом этаже Контора императорских театров, а на втором — квартира директора со служебным кабинетом, комнаты для «театральных людей».

Все совершилось быстро. К концу 1836 года новые хозяева заселили корпус, теперь уже переименованный из Удельного в Театральный. Вместе с тем решилась и судьба петербургского Пале-Рояля. Государь нашел близкое соседство магазинов и рестораций со школой невозможным. Арки были основательно заделаны и помещения первого этажа превращены в гардеробные училища и театральные костюмерные мастерские. По воспоминаниям преподавателя училища П.П. Леонидова, «главное отделение (обращенное к Александрийскому театру. — A.A. ) занимал директор и значительные чиновники с красавицами женами. Воспитанники вверху, а в бельэтажной середине, с огромными окнами, но, увы, уже с закрашенными стеклами, — неугомонные вольницы балета».

Дом Академии русского балета им. А.Я. Вагановой.

Время переселения Театрального училища с набережной Екатерининского канала (ныне — Грибоедова) на новую улицу, соответственно названную Театральной, совпало с кончиной К.Л. Дидло. Знаменитому постановщику балетных представлений и наставнику юных танцоров (подчас и тяжелой палкой) не пришлось учить в новых стенах.

Однако он описал идеал, которому, по его мнению, должны следовать те, кто избрал танец своей профессией: «Танцовщик должен знать ритм и музыку, чтобы дать меру своим движениям; геометрию, чтобы рисовать свои па; философию и риторику, чтобы изображать нравы и возбуждать страсти; живопись и скульптуру, чтобы сочинять позы и группы; что касается истории и мифологии, то он должен знать в совершенстве все события от хаоса и сотворения мира до наших дней».

Что касается геометрии, географии и истории, то здесь вряд ли следили строго за успехами учащихся. Другое отношение было к специальным предметам, формирующим театральную профессию. Здесь уже требовалась полная самоотдача. Воспитанников приучали к напряженному постоянному труду, к совершенствованию своих способностей, раскрытию прирожденного таланта. Современник вспоминал: «Танцы с виду легкое искусство полное веселости, страсти и увлечения, в сущности самое трудное по технике и требует даже от наиболее одаренных женщин постоянного и усиленного физического труда. Трудно поверить, сколько мужества, терпения, покорности и неусыпных трудов нужно молодой девушке, сколько ужасных мучений должна она перенести, сколько горьких слез пролить, чтобы сделаться даже посредственной танцовщицей».

Занятие в Театральном училище.

Одной из заметных примет переезда училища на новое, более отдаленное от Большого театра место было появление на городских улицах знаменитых театральных линей, запряженных четверкой лошадей. В них воспитанниц возили на репетиции и вечерние спектакли, в которых они были задействованы. Внутри линей по бокам были скамейки, на которых размещались 16–28 воспитанниц. Наряжены воспитанницы были в форменную одежду. Зимой они были в лисьих шубах (салопах) синего бархата на овечьем меху. Весной — в синих пальто и круглых шляпах с белыми лентами.

Этот необычный театральный выезд сопровождали многочисленные поклонники балета и балерин, большей частью офицеры гвардии, гарцующие на конях. Эта присущая русской столице жанровая сценка характерна для того времени поклонения перед женской красотой. От балетоманов можно было ожидать чего угодно: так, в 1835 году князь Вяземский похитил воспитанницу Кох.

Однако торопливость, с которой дирекция начала приспосабливать здание для своих нужд, дала неизбежные промахи. Так, не подумали о бане, прачечной и всякого рода кладовых, удобных для длительного хранения продуктов. Некоторые неудобства училищного быта несколько затянулись, и это привело к неожиданным последствиям.

Император Николай I свои прогулки или инспекционные поездки предпочитал совершать в одиночестве, без свиты. Таким образом, в начале 1853 года он посетил и Театральное училище. Император появился перед воспитанницами в столовой, в обеденное время, в обществе одного растерянного швейцара с царской шинелью в руках, не успевшего известить о визите начальство. Государь поздоровался с воспитанницами, подсел к ним, поинтересовался, почему на столе так много тарелок с недоеденными кушаньями. Потом понюхал второе блюдо (телятина под белым соусом), показавшееся ему дурно пахнущим. Затем побывал в спальне воспитанниц, где отвернул одеяло и оценил чистоту постельного белья. В спальне был большой беспорядок: в этот день был назначен школьный спектакль и на постелях лежали костюмы, башмаки, приготовленные к спектаклю. В спальне воспитанников тумбочки были без дверок, а внутри содержали всякий хлам. Взгляд у царя стал страшным. Далее он осмотрел лазареты, умывальные, ватерклозеты… Всюду за ним следовали дети. Прибежавшему начальству училища царь выразил при отъезде свое неудовольствие, заявив: «У меня собаки лучше содержатся, чем мои детушки!» Обратился и к столпившимся воспитанникам: «Прощайте, милые мои дети!»

Вскоре после этого грозного и запомнившегося всем присутствующим посещения императора инспектор Обер и старший надзиратель Гофман были заменены.

Узнал ли Николай Павлович о том, как часто моются в бане «его детушки»? Ведь им приходилось много и напряженно физически трудиться во время своих занятий в танцевальных учебных залах. Мы же знаем об этом по воспоминаниям бывшей воспитанницы Театрального училища: «…в четверг ездили в баню. Делалось это так. Баня нанималась в Лештуковском переулке на целый день. Возили нас в тех же линеях, но линей делали несколько оборотов. Поклонники юных артисток и сюда проникали, переодевшись кучерами. Начиналась перевозка рано, с 7 часов утра, к молитве все уже должны были собраться обратно в училище. Кто скорее мылся, того отправляли домой. В баню посылали горничных мыть нас, и маленьких, и больших. Обыкновенно баню нам устраивали раз в два месяца».