Альберт Аспидов - Петербургские арабески

Теперь ему предстояло позаботиться о памяти поэта. В 1857 году, сопровождая младших сыновей Николая I в поездке по Германии, Философов, несмотря на довольно ограниченные финансовые возможности, за свой счет издал в Карлсруэ запрещенную цензурой поэму «Демон».

Анна Григорьевна подарила Алексею Илларионовичу пятерых сыновей и двух дочерей. Возникли большие долги. О спокойной, созерцательной жизни в селе оставалось только мечтать.

Скончался А.И. Философов 18 октября 1874 года в Париже, куда ездил лечиться. Тело его было перевезено в Россию и похоронено в родном Загвоздье. Такова была воля Алексея Илларионовича.

В России и сейчас живут потомки Алексея Илларионовича, сохраняющие память о нем, семейные портреты. Тот, что мы воспроизвели в нашей книге, изображает генерал-адъютанта А.И. Философова — воспитателя великих князей Николая и Михаила Николаевичей.

Дмитрий Аркадьевич Столыпин был хорошо известен во второй половине XIX века. В наше время о нем знают те, кто изучает жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова, а иногда вспоминают в связи с обстоятельствами жизни Петра Аркадьевича Столыпина. Но как вспоминают! Известный искатель сенсаций Юлиан Семенов сообщил нам в своем расследовании «Гибель Столыпина» биографические сведения о Д.А. Столыпине «на основе многих архивных документов». Он там представлен как брат знаменитого премьера, как «приват-доцент философии», воззрения которого навлекли гнев властей. Кем же был в действительности Дмитрий Аркадьевич?

В мае 1825 года Петербург хоронил сенатора, обер-прокурора Аркадия Алексеевича Столыпина, известного своей отзывчивостью и неподкупностью. Утешая вдову, К.Ф. Рылеев написал стихи:

Следуя ли призыву поэта или совету родственника ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка А.Г. Столыпина, но Вера Николаевна двух своих сыновей Алексея и Дмитрия определила в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Сюда же был переведен и Михаил Юрьевич Лермонтов — внук Е.А. Арсеньевой, родной сестры почившего сенатора. Алексей и Дмитрий были двоюродными дядями Михаила, но, вследствие равенства лет, их считали двоюродными братьями.

Алексей и Михаил попали в легкую кавалерию — стали царскосельскими лейб-гусарами, склонными к удали и молодечеству. Герои этого времени были воспеты в ранних поэмах Лермонтова. Алексею (юнкерская кличка — Монго) была посвящена целая поэма, в которой описывалось приключение, связанное с ночным посещением загородной дачи балерины Пименовой, и был представлен портрет героя: «Монго — повеса и корнет, Актрис коварных обожатель… Флегматик с бурыми усами… высок и худощав». О себе автор тоже говорил: «Маешка был таких же правил: Он лень в закон себе поставил… Мал и широк в плечах…»

М.Ю. Лермонтов.

Дмитрий не был воспет Лермонтовым. Самый молодой из братьев, он в Школу юнкеров поступил позднее и назначен был в тяжелую, кирасирскую кавалерию — определен в Конногвардейский полк. Казармы полка находились в городе, у Поцелуева моста. Для встреч с братьями ему приходилось ездить в Царское Село, где Михаил и Алексей жили в доме на углу Большой и Манежной улиц.

В последний раз Д.А. Столыпин встречался с Лермонтовым в феврале-апреле 1841 года, когда служивший на Кавказе поручик Тенгинского полка Лермонтов получил внеочередной отпуск в Петербург. С собой он привез завершенную, наконец, поэтическую историю о полюбившем Демоне. Но в столице поэт изменил финал поэмы — спас душу страдалицы-Тамары, передав ее в руки Ангела. Совершив такое богоугодное дело, Лермонтов от почтамта утром 14 апреля отправился на Кавказ с предписанием явиться в свой полк. В Туле он догнал попутчика — Монго-Столыпина, определенного в Нижегородский драгунский полк, стоявший в Тифлисе.

В известные как суровые николаевские времена процветали, вместе с тем, достаточно патриархальные нравы. Из отпуска Лермонтов должен был возвратиться в Анапу — в штаб своего полка. Но в Ставрополе он «по воле командующего войсками (и по просьбе самого Лермонтова. — A.A. ) был прикомандирован к отряду, действующему на Левом (восточном. — A.A. ) фланге Кавказа для участия в экспедиции». Однако, не доезжая до места нового назначения, братья свернули в соблазнительный Пятигорск, куда под проливным дождем и прибыли к вечеру 13 мая. На следующий день местный врач Барклай-де-Толли выдал им медицинскую справку о болезненном состоянии здоровья, нуждающегося в поправлении.

По свидетельству начальствующего на Кавказе современника, Пятигорск в то время был «наполовину заполнен офицерами, покинувшими свои части без всякой законности и письменного разрешения, приезжающими не для того, чтобы лечиться, а для того, чтобы развлекаться и ничего не делать». Здесь Лермонтов и Столыпин встретили многих петербургских знакомых, в том числе и товарища по юнкерской школе Н.С. Мартынова.

Среди таких легкомысленных, праздничных обстоятельств и произошла ссора между давними товарищами. Лермонтов говорил обидные для Мартынова слова, касавшиеся его одежды. И притом «при дамах», его очевидно, не следовало делать. Последовал вызов на дуэль.

Окружение Лермонтова, из которого были выбраны и секунданты, восприняло случившееся как новое развлечение. Своими секундантами Лермонтов выбрал Монго-Столыпина и князя А.И. Васильчикова. В составлении условий дуэли принял участие и известный дуэлянт Дорохов. Барьер устанавливался в 15 шагах. Стрелять могли до трех раз. Стрелять можно было после счета «два» и нельзя было — после счета «три». Такие жесткие условия были явно не соразмерны поводу, послужившему дуэли. Рассчитаны они были, очевидно, на то, чтобы запугать противника Лермонтова.

По свидетельству Д.А. Столыпина, его брат Алексей «до последнего времени не верил, чтобы состоялась дуэль, он считал Мартынова трусом и был положительно уверен, что там, где дело коснется дуэли, Мартынов непременно отступит. Он потому и не много хлопотал, чтобы затушить это дело». О том, чтобы был врач на месте дуэли, не позаботились. Позаботились о ящиках с шампанским, которое предполагалось распить после ожидаемого примирения. Мартынов же, по его словам, «отнесся к дуэли серьезно».

Вечером 15 июля противники и их секунданты встретились на небольшой поляне, к северу от города. В отдалении устроилась небольшая группа зрителей, что было необычно.

Секундант Мартынова, А.П. Глебов, тоже бывший юнкер, дал команду — «сходись». Начался отсчет: один… два… три. Выстрела не последовало. Лермонтов стоял боком, пистолет защищал грудь. Мартынов целился. В напряженной тишине Столыпин крикнул: «Стреляйте, или я разведу дуэль!» Лермонтов громко ответил: «Я в этого дурака стрелять не буду».