Сергей Павлюченков - Военный коммунизм в России: власть и массы

Рейнгольд сразу подчеркивает, что подобное положение есть результат близорукой политики, проводившейся на Дону.

«Надо прежде всего отметить, что наша казачья политика с октябрьских дней вообще отличалась отсутствием устойчивости и последовательности. Сперва мы заигрывали с казачеством, давали ему автономию и выборную Советскую власть, согласившись даже на Донскую республику, создавали Войсковой казачий походный крут, издали декрет о льготах казачества. Потом, в связи с успешным продвижением Красной армии к Ростову и Новочеркасску, у нас закружилась от успехов голова, и, почувствовав себя победителями, мы бросили вызов казакам, начав их массовое физическое истребление. Это называлось расказачиванием. Этим мы надеялись оздоровить Дон, сделать его если не советским, то покорным и послушным Советской власти. И это в то время, когда Дон был далеко еще не в наших руках, когда ни у одного советского органа на Дону не было реальных сил, не было достаточно сильных гарнизонов, чтобы чувствовать себя в состоянии справиться с казаками и подавить то массовое брожение и жестокое сопротивление, которое неизбежно должны были оказать свободолюбивые казаки при подобном расказачивании.

Бесспорно, принципиальный наш взгляд на казаков, как на элемент, чуждый коммунизму и советской идее, правилен. Казаков, по крайней мере огромную их часть, надо будет рано или поздно истребить, просто уничтожить физически, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и всяческое заигрывание с казачеством. Ни на минуту нельзя упускать из виду того обстоятельства, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица — вооруженный лагерь, каждый хутор — крепость. И политика их массового истребления приведет к тому, что мы с Доном никогда не справимся, а если справимся, то после долгой, кровавой и упорной борьбы. Опыт Вешенского восстания показал, что казаки чрезвычайно чутки к проводимой по отношению к ним политике и, раз загоревшись, пожар восстания быстро охватывает десятки тысяч казаков. Между прочим, ничто не содействовало так успеху восстания, как попавшие к ним, благодаря возмутительной расхлябанности местных советских органов, тезисы и директивы Цека партии по вопросу об отношении к казакам. Эти тезисы в руках казачьих офицеров послужили прекраснейшим материалом для агитации против Советской власти как явно стремящейся к уничтожению казачества. Отсюда и сила и отчаянное упорство восставших, которых мы не победили и которые достигли своей цели — соединиться с наступавшей казачьей армией. И это сделали те самые вешенцы, которые первые открыли путь Советской власти, первые перешли на нашу сторону» [477].

Рейнгольд формулирует ряд макиавеллевских рекомендаций, которые впоследствии были приняты Цека большевиков на вооружение и блестяще практически осуществлены. Предлагалось, учитывая исконные противоречия зажиточного донского Юга с середняцким Севером, постараться разрушить старый казачий уклад руками самих же казаков. Тут сразу следует вспомнить конные корпуса, затем армии, Буденного и Миронова, укомплектованные в основном из казачества беднейших Хоперского и Усть-Медведицкого округов. Их роль в коренном переломе войны на юге России хорошо известна.

Далее Рейнгольд советует подтвердить первые декреты об автономии Дона или даже декларировать его независимость и образовать Донское советское правительство. Только под вывеской этого правительства «мы должны проводить на Дону красный террор против казачьей контрреволюции, действуя и оружием, и словом, и аграрно-переселенческой политикой» [478].

Безусловно, не все из большевистского руководства, имевшие отношение к выработке казачьей политики, полностью разделяли точку зрения Рейнгольда, особенно касательно донской автономии. Но несмотря на обостренные дискуссии, вторую половину военной кампании 1919 года московское правительство и командование Красной армии проводили с большей осмотрительностью и осторожной политикой в казачьих областях. В этом деле решающим образом сказалась позиция, занятая самим Лениным, который принял сторону выступавших за тактику смягчения казачьей политики Цека. Представитель Цека на Южфронте Сталин пробовал было что-то бурчать Калинину, приехавшему информировать его о последних решениях по казачьему вопросу: дескать, казачество уважает силу и уступки, может, и принесли бы некоторую пользу, «если бы мы их били», а так как происходит наоборот, то практического результата от нее ожидать нельзя [479]. В конце концов оба сошлись на том, что если нет пользы, то и вреда тоже не будет.

20 октября Оргбюро по предложению Стасовой постановило конфиденциально предупредить члена РВС Южного фронта И. Т. Смилгу о необходимости проследить за тем, чтобы на Дон вновь не попали работники, чьи имена связаны с проведением январской директивы ЦК о терроре среди казачества [480]. 24 октября в той же коллегии была утверждена амнистия казакам, воевавшим на стороне белых, объявленная Туркестанским фронтом [481].

В 1920 году большевики, почувствовав силу, вновь перешли к более активной политике в казачьих областях. На Северном Кавказе агенты Наркомпрода усилили нажим на казачество и крестьянство в выкачке хлеба по разверстке. Советской властью были аннулированы все белогвардейские дензнаки, что очень больно ударило по карману население региона. Представитель терской организации партии эсеров на Всероссийской конференции ПСР, нелегально состоявшейся в сентябре 20-го года в Москве, говорил, что население Ставропольской губернии с нетерпением ожидало прихода Красной армии, но очень скоро наступило разочарование, когда начались беспощадные реквизиции. Помещичьи имения не были отданы крестьянам, а превращены в советские хозяйства, где работы велись принудительным образом силами окрестных жителей. Вскоре новые порядки вызвали в Ставрополье крестьянские волнения, которые отозвались и на Тереке.

«Террор у нас царит небывалый, — докладывал делегат. — Недавно за убийство на дороге между Ессентуками и Кисловодском председателя Пятигорской чрезвычайки было расстреляно 246 человек» [482].

Скрываясь в горах, терские казаки все же не хотели первыми поднимать открытого восстания, говоря, что пускай вначале поднимутся ставропольские мужики. Но и ставропольские крестьяне не спешили лезть на большевистские пулеметы, зато по соседству, на Кубани, положение все более обострялось. В июле 1920 года, в дни активизации врангелевской группировки, в Москву стали поступать сведения о резком усилении белогвардейских настроений на Кубани и появлении множества банд.

16 июля член Кавбюро ЦК РКП(б), зам. председателя Кавказской трудовой армии А. Г. Белобородов телеграфировал Ленину и ЦК: