Крэйг Калхун - Национализм

Эфиопский (амхарский) термин «фалаша» на самом деле означает чужаков и потому имеет уничижительные коннотации. Тем не менее он стал широко используемым и общепринятым среди эфиопов. Слово «фалаша» использовалось эфиопами-христианами, чтобы обозначить евреев как чужаков, даже если фалаша были потомками древних эфиопов. На самом деле древнее Аксумское царство, важный предшественник того, что сегодня называется Эфиопией, было преимущественно еврейским во времена царицы Шебы (Македа) — в 1500 или 1600 годы до н. э. В V веке н. э. его правители приняли христианство и во многих случаях становились фанатичными приверженцами этой религии. Они сражались с иудеями с Аравийского полуострова, часть которого находилась под властью Аксумского царства, и с местными иудеями, которые не отреклись от иудаизма в пользу христианства. И с V века н. э. — и еще больше в следующем столетии — иудеи, хотя и имевшие то же расовое и этническое происхождение, что и другие местные жители, начали считаться чужаками и стигматизироваться в качестве таковых (см.: Marcus 1994).

Эта проблема очевидна в веберовской разработке ( Вебер 1988) идеи традиционного авторитета. Китай также был более динамичным, чем допускает сложившееся употребление слова «традиционный», но в конфуцианском понимании китайской имперской власти особое значение придавалось фигуре старейшины, которая связывала воедино все общество посредством родства и происхождения. Так, в эпохи, когда имперская бюрократия и рыночная система преобладала над милитаризмом и феодальными господами, вся организация общества воспринималась как полностью построенная по образцу родства и происхождения ( Schrecker 1991).

В этом отчасти состоит идея овеществления труда и сокращения дифференциации навыков, которая, как утверждал Маркс, создает конкуренцию между рабочими в капиталистических производственных отношениях и позволяет капиталистам снижать стоимость рабочей силы. Но в результате отделения управленческих функций от отношений собственности и возрастания требований со стороны рынка, связанных с конкуренцией, введением новшеств, сокращением издержек, капиталисты в конечном итоге стали точно такими же взаимозаменяемыми; они были вынуждены выполнять требования более широкой стандартизованной капиталистической системы или обанкротиться, то есть перестать быть капиталистами.

Шварцмантель ( Schwarzmantel 1991: 37–40) ошибочно представляет идею нации у Фихте как простое господство и полное поглощение индивида, не замечая того, какой смысл вкладывает Фихте в самопризнание и саморазвитие как непротиворечивые аспекты личности и нации.

Это преобразование имел в виду Маркс, говоря о развитии из «класса в себе» в «класс для себя», хотя диалектика кажется более зримой в случае наций.

Например, Юрген Хабермас ( Хабермас 1995, 2001, 2005) предлагает идею «конституционного патриотизма» в качестве альтернативы этническому национализму. Локк ( Локк 1988) предвосхитил такую оппозицию, отделив публичную область от семьи как раз на том основании, что первая может быть вопросом разумного выбора, а последняя неизбежно является вопросом дорациональной привязанности.

Ричард Мэдсен ( Madsen 1995: x) рассказывает, как китайский пехотный генерал утверждал, что Тайвань не вправе притязать на независимость, потому что «люди на Тайване говорят по-китайски, по культуре они — китайцы, их предки произошли с континентального Китая. Следовательно, они китайцы, и Тайвань должен быть частью Китая». Мэдсен возразил: «Если бы наши предки согласились с таким утверждением, мы бы по-прежнему оставались частью Англии».

От нее отказались в конце 1960-х — 1970-е годы под давлением антинационалистов, но в более шовинистические 1990-е она возродилась вновь.

Более широкое распространение, чем попытка объяснения национализма при помощи этничности, получил функционалистский тезис о сходстве национализма с более ранним и более глубоко этнически структурированным Gemeinschaft , обеспечивающим сохранение традиционных сообществ и систем значения ( Гирц 2004; Gellner 1964; Hayes 1966 — в этой работе проводится параллель между национализмом и религией). Такие объяснения, как показывает приведенный ниже отрывок из работы Хааса, во многом восходят к дюркгеймовскому ( Дюркгейм 1991) описанию перехода от механической к органической солидарности. «Нация — это синтетическое Gemeinschaft . В массовых условиях современности она приносит замещающее удовлетворение потребностей, которое прежде доставляли традиционные теплые социальные отношения лицом-к-лицу. По мере преобразования социальной жизни в результате индустриализации и социальной мобилизации в нечто, напоминающее основанное на расчете интересов Gesellschaft , нация и национализм продолжают служить скрепами, которые создают видимость общности» ( Haas 1964: 465). В незавершенных работах Мосса ( Mauss 1985) о национализме, написанных во многом в том же ключе, признается еще бóльшая важность категории «нация» для современной культуры.

Хотя Гердер ( Herder 1966) и не был политическим националистом, он обосновывал именно такой подход к языку; Фихте же соединил его с политическим национализмом. Возможно, неслучайно и исторические подходы к языку, и герменевтические подходы к тексту во многом обязаны немецким ученым, а «структурные» объяснения языка и рассмотрение текстов в отрыве от обстоятельств их возникновения особенно популярны во Франции. Успех соссюровского структурализма во французской мысли во многом был обусловлен противостоянием немецкому историцизму, и этот аспект зачастую остается без внимания в теоретической истории. Это согласуется с тем фактом, что французская одержимость чистотой языка, столь заметная сегодня, имеет сравнительно недавнее происхождение, и она связана в основном с ответом конца XIX века на колониализм, сопротивление языковых групп во Франции и интернационализацию культуры. Официальный орган, проводящий в жизнь идеи чистоты языка, — Французская академия руководствуется не этимологическими или историческими принципами, а критериями внутренней сообразности или изящества: это своего рода неявный структурализм. (Она также принимает иностранцев на основе оценки качества их французского. Трудно представить нечто подобное в Германии, принимая во внимание этноисторическое конструирование немецкого языкового сознания).

См. также: Meinecke (1970: 92). Эта двухэтапная модель похожа на конноровское различие ( Connor 1994: 103) между этническими группами как «потенциальными нациями» и реальными нациями: «Хотя этническая группа может определяться извне, нация должна самоопределяться».