Крэйг Калхун - Национализм

Независимость — не просто формальная, но и проявляемая в самостоятельном действии и защите от пагубных внешних влияний — представляет собой важнейшее благо, которое может быть наделено трансцендентным статусом для объяснения бедствий и личных утрат во время войны. Никакая сумма индивидуальных интересов не позволит рассчитать, какая жертва была решающей (ни одна мать не установит личную цену в качестве адекватной компенсации за потерянных сыновей или дочерей). Об экономической выгоде, например, речь заходит намного реже, и, в случае с Эритреей, увидеть ее намного труднее.

Территория, на которой проживали такие сербы, получила название Сербская Краина.

Хотя некоторые националисты старательно взращивали национализм в своем сознании, у большинства людей националистические настроения неожиданно вспыхивали и также быстро затухали, вступая в противоречие с другими чувствами и интересами. Как заметил один из знатоков сербской ситуации в 1996 году, «национализм больше не в моде. Теперь его место заняла ностальгия по Югославии» ( Dobbs 1996).

В конечном итоге, по иронии судьбы, Милошевич подвергся нападкам со стороны более жестких и менее прагматичных националистов, которые утверждали, что он сдал боснийских сербов, приняв при посредничестве США Дейтонское соглашение. В выступлениях протеста, начавшихся в конце 1996 года, требования демократии сочетались с резким национализмом. Привлекательную сторону этого недовольства Западом символизировала независимая радиостанция Б92, сначала запрещенная как база инакомыслящих, а затем возрожденная еще более сильной, чем прежде, и приобретшая свой веб-сайт. В то же самое время, возможно, наиболее заметным лидером выступлений протеста был рок-певец Бора Джорджевич, который обвинил президента в «предательстве сербов в Хорватии и Боснии». «Быть сербом сейчас значит для меня все», — сказал Джорджевич одному западному репортеру, а затем принялся разъяснять решающее значение религии для сербского национализма: «Я стал крайне религиозным. Я был бы ничем без религии. Я должен верить во что-то еще, во что-то лучшее». Тем не менее Джорджевич лишь недавно обратился к национализму, а в прошлом он был антикоммунистическим бунтарем, певшим, что «только дураки умирают за идеалы». Саша Миркович, директор радио Б92, считал, что националистическая идеология помогла Джорджевичу сохранить популярность, подобно тому, как она помогла сохранить политическую власть Милошевичу. «Когда Югославия распалась, популярность рок-групп, вроде „Рыбного супа“ [Джорджевича], стала падать, и чем больше она падала, тем бóльшим сербским националистом становился Джорджевич» ( Hedges 1997: 4).

Наиболее обоснованные недавние объяснения связи национализма с формированием государства см.: Mann (1986, 1993); Breuilly (1993). См. так же более ранние известные работы: Deutsch (1966, 1969); Kohn (1968). О формировании государства вообще см.: Poggi (1973); Anderson (1974); Tilly (1975); Giddens (1984); Tilly (1990).

Геллнеровские ( Геллнер 1991) рассуждения о том, что индустриализация вызвала национализм, более ограниченны, но все же согласуются с изложенной логикой. В классическом описании у Поланьи ( Поланьи 2002) подчеркивается роль рынков вообще, а не только промышленности. См. также: Балибар и Валлерстайн (2004).

Слово «нация» не имело тогда никакого отношения к тому, что понимается сегодня под национальными идентичностями ( Kedourie 1994: 5–7). В средневековом Парижском университете существовало четыре «нации»: Франция (включавшая всех говоривших на романских языках), Пикардия (преимущественно голландцы и фламандцы), Нормандия (главным образом скандинавы) и Германия (которая включала как англичан, так и немцев).

В знаменитом «Открытом письме к христианскому дворянству немецкой нации» Мартин Лютер использует слово «нация» в основном в его средневековом смысле, описывая элиты, которые могли посещать церковные соборы, но такие документы в лютеранской Реформации предвосхитили более современное употребление этого слова. Это объясняется тем, что они обращались ко всему лингвистически и культурно определяемому народу и получали широкое распространение вследствие роста народной грамотности, которому в значительной степени способствовали лютеранская библия, напечатанная Иоганном Гуттенбергом, и циркуляция документов вроде «Открытого письма…» Лютера. В своих ключевых националистических «Речах» 1807–1808 годов Фихте ( Fichte 1968) вспоминает о Лютере, но употребляет слово «нация» явно в современном смысле.

«Нисходящие» теории предполагали легитимацию суверенитета по божественному праву. «Восходящие» теории, напротив, предвосхитили рождение более современной идеи нации или народа со своим представлением о том, что суверенитет даровался правителю народом. Утверждая, что это имело решающее значение для древней Германии, и обращаясь к Альтузию, Гирке ( Gierke 1934) объяснял этим выступления против абсолютистского правления и господства государства над обществом. Вообще, возникновение идей нации и общества во многом связано с римскими республиканскими правовыми идеями и дискурсом естественного права ( Ullman 1977).

Описание роли республиканских идей на начальном этапе политической трансформации Нового времени см.: Pocock (1975). О французском конструировании республиканской patrie см.: Hunt (1984); Blum (1986). Даже монархические государства Нового времени испытали на себе влияние республиканских идей. Конечно, республиканство не было чем-то совершенно новым, о чем свидетельствует пример Рима; Рим также напоминает нам о возможности перехода от республики к империи. Так бывало и в современную эпоху, например, когда СССР без лишнего шума стал вести себя как империя во внутренних (по отношению к нерусским республикам) и внешних (по отношению к зависимым странам Варшавского договора) делах.

Как показал Чаттержди ( Chatterjee 1994), это стало важной проблемой в представлениях европейцев о народах, подчиненных колониальному правлению. Британцы в Индии, например, последовательно отстаивали идею о том, что Индия была не единым обществом, а смешением гетерогенных и враждующих сообществ. Эта идея легитимировала английское господство, но она также дала индийским элитам, заинтересованным в противодействии британской гегемонии, стимул для того, чтобы предложить националистическое обоснование единства Индии, что, в свою очередь, стало одним из факторов, приведших к обострению индуистско-мусульманских противоречий.