Карл Абжаген - Адмирал Канарис

Когда состоялась эта беседа, вторжение в Прагу стало уже свершившимся фактом. Канарис смотрел на все происходившее с некоторым фатализмом. Он заранее отлично понимал, что вскоре после успеха Гитлера в судетском вопросе ни один генерал не отважится участвовать в восстании. Он также заранее знал, что западные державы хоть и поднимут большой шум, но практически не сделают из присоединения Чехословакии никаких непосредственных выводов, во всяком случае, не предпримут никаких военных мер. Уж если ради Бенеша не допустили начала военных действий, то ради Гахи наверняка ничего не предпримут, тем более что — Канарис хорошо это знал — британское вооружение, в частности, противовоздушная оборона, не слишком далеко продвинулось по сравнению с прошлой осенью. Несмотря на это он не сомневался, что эта новая военная прогулка будет иметь для дальнейших планов Гитлера печальные последствия. В действительности фюрер ведь некоторое время воображал, что его проделка с Чехословакией через несколько недель будет забыта.

16 марта Канарис сам прибыл в Прагу, чтобы там присутствовать при передаче ему так называемого второго бюро чехословацкого генерального штаба (это было, как и во Франции, названием секретной службы связи, т. е. разведки). Его сопровождали два бывших офицера австрийского генерального штаба, один из которых был последним австрийским военным атташе в Праге. Ехали в автомобиле через покрытые снегом горы в Богемию. Во время поездки Канарис и его сопровождающие по-разному отметили недостатки в моторизации введенных немецких войск. Канарис был в плохом настроении. Он снова стал осуждать чехов за то, что они не оказали Гитлеру никакого сопротивления.

Заявления о помощи, которую предлагали Чехословакии Англия и Польша вскоре после введения германских войск в Прагу, укрепили Канариса в его мнении, что чаша терпения в Лондоне наполнилась до краев и что при следующем акте насилия она переполнится.

Начало переговоров между западными державами и Советским Союзом о гарантии безопасности для Польши он воспринял как следующий знак предостережения. По случаю доклада у Гитлера в мае он смог констатировать, что и Гитлер убедился в том, что присоединение Чехии не скоро забудется; одновременно создалось впечатление, что Гитлер затевает какие-то совершенно новые планы, о том что речь идет о сближении со Сталиным, ему не сразу могло прийти в голову.

Сразу после возвращения из Праги Канарис возобновил свои попытки убедить генералов в необходимости сопротивления дальнейшим авантюрам. Наступившее вскоре обострение отношений с Польшей показало ему, что опасность надвигается. У нас есть запись из его дневника, которая была типична для формы его изложения и которую мы поэтому приводим слово в слово. Она датирована 17 августа 1939 г., то есть была сделана за несколько недель до того, как стало известно о большом ударе Гитлера — о переговорах с Советским Союзом. (Хотя Канарис знал через свои связи с министерством иностранных дел, что действия, направленные на то, чтобы нейтрализовать Советский Союз, идут полным ходом, он, однако, в тот момент еще не был убежден в том, что переговоры будут успешными.)

Запись в дневнике сообщает следующее: «Беседа с генерал-полковником Кейтелем 17.VIII.1939: Я сообщаю Кейтелю о моих переговорах с Йостом [12] Йост был высокопоставленным чиновником СД, который передал Канарису требование достать польские униформы для описанного ниже «предприятия Гиммлера». . Он говорит, что не может сам позаботиться об этом деле, так как фюрер его не проинструктировал, а только передал ему, что мы должны предоставить в распоряжение Гейдриха польские униформы. Он согласен с тем, чтобы я проинформировал генеральный штаб. Он говорит, что не слишком доверяет подобным предприятиям, но что, мол, ничего не поделаешь, раз это приказ фюрера. Он не может спросить фюрера, как он мыслит выполнение этого спецзадания. В отношении Диршау он решил, что предприятие может проводиться только силами армии [13] Описанное в этом абзаце дневника дело будет более подробно рассматриваться в следующей главе. .

Тогда я сообщил ему о моем разговоре с Роаттой [14] Бывший начальник итальянской службы разведки, с которым Канарис с периода гражданской войны в Испании был в дружеских отношениях, служил теперь в качестве военного атташе в Берлине. . Он мне сказал, что будет рад, если Муссолини прямо и ясно скажет Гитлеру, что он не будет участвовать в войне. Он (Кейтель. — Прим. авт. ) говорил, что он считает, что Муссолини все же согласится. Я ответил ему, что, на мой взгляд, это исключено. Так я считаю после разговора Чиано с Риббентропом, о котором я еще раз подробно ему сообщил. Он (Кейтель. — Прим. авт. ) говорил, что фюрер сказал ему противоположное. Итак, я прихожу к выводу, что фюрер ему — Кейтелю — говорит не все. Я говорю ему даже, что от графа Мароньи я узнал: король Италии Альфонс сказал несколько дней назад, что он ни при каких обстоятельствах не поставит свою подпись, если Муссолини предъявит ему ордер о мобилизации.

В ответ на это Кейтель сказал, что интересно было бы обнаружить, что даже народ, который, как и вся Италия, находится под властью диктатора, весьма капризен в отношении войны. Гораздо хуже обстоит дело в демократических странах. Он (Кейтель. — Прим. авт .) убежден в том, что англичане не станут вмешиваться. Я пытаюсь опровергнуть это мнение и говорю, что англичане наверняка начнут блокаду и разобьют наш торговый флот. Кейтель говорит, что это не так уж важно, потому что мы получаем нефть из Румынии. Я отвечаю, что это не существенно, и мы не выдержим длительной блокады, и что Англия все силы бросит на борьбу с нами, если мы совершим агрессию против Польши и дело дойдет до кровопролития. Я пытаюсь представить Кейтелю последствия торговой войны для Германии и говорю ему, что мы сможем бороться против нее только малыми силами. Только что я узнал, что мы сможем послать в Атлантику только десять подводных лодок.

Кейтель считает, что после захвата Польши будет легко принудить Румынию отдать свою нефть. Я пытаюсь пояснить ему, что англичане наверняка уже все подготовили на Балканах на этот случай. Болгария не может быть полезной как союзник, так как на нее могут сразу напасть Румыния и Турция».

Такова эта запись в дневнике. Она так ясно говорит сама за себя, что не нуждается в комментарии. Потрясающей, но все еще распространенной является ограниченность, которая видна в каждой записанной в дневнике фразы человека, носившего высокопарный титул начальника верховного командования вермахта, каждое слово выдает в нем просто связного по передаче приказов.