Борис Григорьев - Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Второму секретарю отвели пятикомнатный домик с небольшим садиком и бассейном — по всей вероятности, тот самый, в котором жил изгнанник Коростовец. Садик Соловьёв устроил на китайский лад, отремонтировал бассейн и напустил туда золотых рыбок. Со временем он обзавёлся тремя верховыми лошадьми, содержание которых обходилось ему в 30 рублей в месяц. Конюху он платил 10, старшему слуге и повару — по 14, а двум младшим слугам — по 5 рублей. Жизнь в Пекине была очень дешёвой.

В состав миссии, кроме двух дипломатов, входили известный уже нам П. С. Попов, 1-й драгоман, известный синолог (китаевед) и будущий профессор Петербургского университета по кафедре китайского языка, исполнявший должность 2-го драгомана Н. Ф. Колесов, врач миссии В. В. Корсаков, студенты (по-нынешнему, стажёры) миссии Е. Ф. Штейн, В. Ф. Гроссе и П. С. Рождественский. В состав технического персонала входил начальник почтовой конторы монгол Гамбоев. Согласно Петербургскому договору вся официальная переписка и несрочные телеграммы миссии шли через Монголию, до 1911 года входившую в состав Китайской империи. Телеграммы отправлялись из Троицкославска, первого русского населённого пункта на русско-монгольской границе, имевшего телеграф.

Накануне приезда Соловьёва в Пекин в русской миссии произошло романтическое событие — сбежала воспитательница детей 2-го секретаря Коростовца, предшественника Соловьёва. К ней из русской духовной миссии зачастил молодой монах, в миру Сипягин. Монах не выдержал оков данного им обета и предпочёл рай на земле с милой в шалаше. Позднее Сипягин по протекции министра Ламздорфа стал русским консулом в Яссах. (Иван Яковлевич Коростовец в своих мемуарах обходит этот эпизод предусмотрительным молчанием — так же, как и собственные более поздние эскапады в Китае, когда он, посланник России и отец почтенного семейства, сбежал из Пекина с 16-летней дочерью директора французской таможни.) Пекин, вероятно, настраивал всех на романтический лад.

При ближайшем знакомстве с членами миссии Соловьёв обнаружил, что они были разделены на две враждующие группы, а это создавало тягостную атмосферу в «монастырских» стенах представительства. Попов и Гамбоев, поддерживаемые большинством других членов миссии, находились в ярко выраженной оппозиции к Кассини. Они не поддерживали контактов с иностранцами, «варились в собственном, русском, соку» и вели образ жизни, типичный для русского восточносибирского чиновничества.

Военным агентом (то есть военным атташе), вспоминает и Соловьёв, был блестящий подполковник, а потом полковник Генерального штаба К. И. Вогак, прибывший в Пекин ещё при Коростовце. Соловьёв, в отличие от своего предшественника, решил ни к каким враждующим группировкам не примыкать, интригами не заниматься и поддерживать со всеми ровные и добрые отношения. Это, конечно, была правильная и оптимальная линия поведения в подобных условиях, но и она не спасла нашего героя от неприятных осложнений. Не по своей воле Соловьёв был вовлечён в извечный «местнический» спор о том, кто был важнее в миссии: дипломат или драгоман. Граф Кассини с первых дней пребывания Соловьёва объявил ему, что дипломаты на всех дипломатических приёмах проходят первыми. Получилось так, что 53-летний первый драгоман Попов был рангом ниже 23-летнего 2-го секретаря. Соловьёв чувствовал себя неудобно и всячески пытался сохранить с Поповым добрые личные отношения.

Такого согласия, однако, трудно было ожидать от иностранных коллег. На одном приёме в бельгийской миссии Соловьёву было дано место ниже 1-го французского драгомана Висьера, и в знак протеста Соловьёв покинул приём. Никаких неприятных последствий для него этот инцидент не имел, но зато во французской миссии по поводу первенства дипломатов перед драгоманами разгорелись нешуточные страсти. Второй секретарь граф Дашэ-де-Мужен, бывший офицер, предъявил посланнику Жерару требование на место выше Висьера. Жерар был не согласен с этим, и в ходе жаркой дискуссии между посланником и его вторым секретарём произошла рукопашная схватка. Дашэ вызвал начальника на дуэль, но тот вызов не принял, сославшись на своё высокое положение. Тогда Дашэ послал телеграмму в Париж с просьбой предоставить ему отпуск, так как дальнейшее пребывание в составе миссии, по его мнению, стало невозможным, поскольку он «был вынужден прибегнуть к физической расправе над своим посланником».

Жерар отказал Дашэ в шифре, и телеграмма была отправлена открытым текстом, и её содержание, естественно, стало достоянием гласности. Скандал во французской миссии тут же подхватили недолюбливавшие французов английские журналисты и с нескрываемым злорадством сообщили о нём и в прозе, и в стихах в местной прессе. Теперь вызов на дуэль в знак благодарности к шефу был вынужден взять на себя невольный виновник скандала 1-й драгоман миссии Висьер. Соловьёв, получив специальное разрешение временного поверенного Павлова, вместе с итальянским коллегой стал секундантом графа Дашэ. Они вступили в контакт с секундантами Висьера и вместе сумели предотвратить кровопролитие и разрешили конфликт примирением обеих сторон. Посланник Жерар по существу конфликта официально запросил Париж и получил оттуда окончательный вердикт: 1-му драгоману положено место сразу после 1-го секретаря миссии. Граф Дашэ был вынужден этому подчиниться.

В любимчиках у Кассини ходил «кореец» и дуэлянт А. И. Павлов, только что произведённый графом в первые секретари (потом он станет поверенным в делах). Павлов монополизировал право составлять в Петербург все политические отчёты миссии, и второму секретарю Соловьёву оставались переписка с десятью консулами, работавшими в Китае, работа с шифрами и заведование канцелярией. В этой работе Соловьёву помогали студенты (практиканты) миссии. Кроме того, он ведал небольшой командой забайкальских казаков, выполнявших роль охранников. Они не были вооружены и никаких проблем ни миссии, ни китайцам не доставляли. Каждое утро к Соловьёву приходил урядник и докладывал, что «на Шипке всё спокойно».

Всех членов миссии китайское правительство в благодарность России за возвращение Ляодунского полуострова наградило орденами Двойного Дракона, включая только что прибывшего в страну Соловьёва и никак не участвовавшего в процедуре изъятия полуострова из-под японской юрисдикции.

Ближайшим другом Кассини в дипкорпусе и завсегдатаем миссии стал французский посланник Жерар. Это был «медовый месяц» Антанты — франко-русского «сердечного согласия», Жерар был холост, и практически не проходило дня, чтобы он не появлялся у Кассини. Отношения между русской и французской миссией были чрезвычайно тесными, и дипломаты шутили, что в национальные праздники следовало проводить совместные богослужения русского архимандрита Амфилохия и французского католического епископа Фавье. Если французы в Пекине считались для русских «братьями», то голландцы и бельгийцы — «племянниками».