Дмитрий Шерих - Улица Марата и окрестности

Это был знаменитый случай: князь Мещерский пошел тогда войной на графа Келлера, командовавшего лейб-гвардии стрелковым батальоном. Все оттого, что граф мешал Мещерскому встречаться с любовником, молодым трубачом батальона. Включив в дело свои связи, обратив против Келлера статьи и доносы, Мещерский добился отставки графа – но следом за тем вся история всплыла на свет, и против Владимира Петровича восстали даже его родичи. Они обратились к Победоносцеву с просьбой «обуздать этого несчастного» и говорили: «Мы дорожим честью нашего рода, а поведение нашего брата таково, что нам приходится за него краснеть». Константин Петрович внял просьбе, беседовал о Мещерском с Александром III – но эффекта, кажется, не добился.

В.П. Мещерский

Сам Победоносцев с той поры относился к Мещерскому более чем прохладно: Сергею Юльевичу Витте он как-то сказал, что «Мещерский просто негодяй».

Впрочем, скандал этот грянул только в 1887 году – а нас больше интересует Мещерский 1870-х, когда он жил в квартире на Николаевской ул., 9. В ту пору князь только вступил на издательское поприще – начал издавать газету «Гражданин» – и решил устраивать по средам званые вечера. В его квартиру на Николаевской улице сходились разные гости, преимущественно литераторы консервативного лагеря: Достоевский и Победоносцев (они познакомились как раз у Мещерского), Лесков и Алексей Константинович Толстой, Аполлон Майков и Писемский, Тертий Филиппов и Тютчев.

С Федором Ивановичем Тютчевым связан и один драматический эпизод, запечатленный в воспоминаниях Мещерского. В начале 1873 года поэт зашел к князю на Николаевскую – с рядовым, казалось бы, приятельским визитом.

«Сразу я заметил необычное в нем состояние: какую-то лихорадочность в движениях и какое-то взволнованное состояние, столь резко различавшееся от обычного невозмутимого внешнего и внутреннего спокойствия прелестного поэта. Войдя, он сказал мне, что принес стихотворение на смерть Наполеона III. Затем он достал, как всегда, клочок бума-ги, на котором каракулями были изображены стихи, и начал читать.

Во время чтения с ним, очевидно, сделался первый удар: он не мог уже разбирать своего почерка и затем не мог уже плавно произносить слова...

Чтение прервалось; я испугался его состояния, усадил его, успокоил, он немного как будто очнулся... Затем его усадили на извозчика и он вернулся домой... Увы, это было началом его кончины... Летом его не стало».

...Через год после рождения «Гражданина» Достоевский решил стать его редактором. Решение он принял во время одной из «сред» Мещерского. С той поры писатель особенно зачастил на Николаевскую. Сотрудничество Достоевского с князем длилось недолго: журнальная рутина, да и конфликты с князем заставили Федора Михайловича оставить хлопотный пост. Он занялся вплотную своим «Дневником писателя», о котором мы еще вспомним в нашей прогулке.

А Мещерский продолжал активную деятельность – и литературную, и политическую. По его советам смещались и назначались министры, его расположения по-прежнему искали многие...

В истории дома № 9 нашлось место не только Мещерскому, но и другим интересным персонам. В конце XIX века этим зданием владело семейство Родичевых. В их числе был и Федор Измайлович Родичев, причем он не только значился совладельцем, но и жил в этом доме.

Служил тогда Федор Измайлович присяжным поверенным и особой славы на этом поприще не снискал. Знаменитый адвокат Карабчевский позже писал: «Родичев в качестве судебного оратора был ниже всякой критики».

К 1905 году Родичевы продали дом новым хозяевам. И вот тут-то у Федора Измайловича начался стремительный взлет.

Это было время выборов в первую Государственную думу. Федор Родичев сразу выдвинулся в число лучших ораторов, стал любимцем политизированной публики и «первым тенором» кадетской партии. В считанные месяцы его имя стало известно всей России!

Товарищ Родичева по партии Ариадна Тыркова-Вильямс вспоминала: «У него был особый дар бросать летучие, тут же сочиненные и крепко запоминающиеся слова. Стремительно, как-то неожиданно срывались они с его языка, но выражали политические мысли не случайные, а давно выношенные, общественные чувства действительно пережитые... Он был художник слова, оратор Божьей милостью. Он зажигал, захватывал, обладал даром переливать собственные гражданские чувства, глубокие, благородные, в сердца других, точно вино по стаканам разливал».

Выборы Родичев выиграл с блеском. Не только эти, но и последующие: он был депутатом всех дореволюционных Дум, от первой до четвертой. Отсвет этих политических баталий и побед лежит и на доме № 9: хоть Родичевы и продали его, но Федор Родичев не мог расстаться с обжитым местом навсегда. Он то съезжал отсюда, то возвращался. По крайней мере, думские справочники 1910 – 1911 годов числят Федора Измайловича проживающим на Николаевской ул., 9.

А однажды красноречие подвело Родичева. В стенах Думы он произносил горячую, прочувствованную речь о военно-полевых судах. В министерской ложе сидел премьер-министр Столыпин, и этот факт еще больше подогревал волнение Федора Измайловича. И вот настала кульминация:

«Родичев, с поднятой вверх рукой, на мгновение замолчал, точно прислушивался, и потом вдруг высоким, выразительным голосом бросил:

– Прекратите эти кровавые расправы. Они пятнают наши суды. Довольно с нас того, что уже зовут...

Он остановился, с высоты трибуны пристально посмотрел в лицо премьера и вдруг, сделав вокруг своей шеи страшный жест, точно накидывая петлю, закончил:

– ...что называется столыпинским галстухом...

Столыпин поднялся во весь свой богатырский рост и медленно покинул залу заседаний. Вслед за ним из ложи вышли и остальные министры.

В зале творилось что-то неописуемое. Левый сектор бурно аплодировал. Кажется, даже с галереи, где были места для публики, раздались беззаконные рукоплескания...

Правые бросились к трибуне. Родичев стоял неподвижно, с недоумением вглядываясь в бегущих к нему депутатов. Он был в состоянии скакуна после большой скачки, певца после большой арии. Слова еще кипели в нем, жужжали вокруг его головы. Он еще сам был в их власти. И не понимал, что случилось».

Заседание было экстренно закрыто, Родичева увели в комнату кадетской фракции. Туда явился посланец от Столыпина, чтобы сообщить: премьер-министр вызывает Родичева на дуэль. Дочка Столыпина Мария фон Бок так рассказывает о завершении этой истории:

«Через короткое время, когда папа прошел в так называемый "Министерский павильон", куда удалялись члены правительства в Думе для отдыха, явился туда Родичев и принес моему отцу извинение. Мне потом рассказывал один из присутствующих при этом, как мой отец, выслушав Родичева, с головы до ног смерил его высокомерным взглядом, и ясно и раздельно очень громко произнес: