Вольфганг Фенор - Фридрих Вильгельм I

В следующем, 1698 г. курфюрст подарил своему десятилетнему сыну охотничий замок Вустерхаузен и роту кадетов. Правда, «кадетами» назывались всего лишь мальчишки из окрестных деревень, выряженные в пеструю униформу и снабженные деревянными ружьями. И началась в Вустерхаузене кутерьма! С утра до полудня, по выходным и в праздники приземистый принц стоял, держа руки на поясе, перед своей ротой и муштровал ее, вгоняя крестьянских мальчишек в пот. Курфюрст, который вначале радовался военной «инклинации» (то есть склонности) своего отпрыска, скоро начал наблюдать за его пылкими упражнениями со страхом. Он добродушно советовал кадетам прятаться в сено и лошадиные стойла, когда становится известно о прибытии их десятилетнего командира. Но Фридрих Вильгельм собственноручно вытаскивал мальчишек из их убежищ. Скоро они опять стояли в строю, а маленький принц командовал ими так, что его «Нале-во! Напра-во! Кру-гом!» они продолжали слышать и во сне. Если Фридрих Вильгельм не занимался строевой подготовкой, то рыскал по лугам поместья или по окрестным деревням — дарственной грамотой ему поручался также надзор за управлением. Впервые в жизни Фридрих Вильгельм — землевладелец, хозяин! И скоро принц уже знает по именам каждого крестьянина, работника и пастуха. Ему известно, сколько лошадей, коров, овец и свиней находится на попечении у каждого, он велит докладывать себе об имеющихся у них работах, жадно и неутомимо расспрашивает крестьян о плюсах и минусах их занятий.

Вустерхаузен — это прежде всего любимое место Фридриха Вильгельма для игр. И в то же время это — антимир принца, противопоставленный (на бессознательном уровне, конечно) роскошному, напомаженному берлинскому двору со всеми его «обезьяньими» ужимками и суетой, столь ему отвратительными. Это бунт сына против просветительского рвения матери, совершенно ему непонятного.

В 1698 г. в Берлин по приглашению Софьи Шарлотты приехал юный Гендель. Здесь он играл для двора на спинете. По инициативе курфюрстины на месте манежа сооружаются театральные подмостки, где будут ставиться французские пьесы. Бургомистр Берлина, бывший камергер Фридриха III господин фон Гессиг строит оперную сцену в своем доме. Так что изысканная берлинская публика наслаждается мастерством итальянских певцов и там, и здесь. Но в глазах Фридриха Вильгельма все это — ненужные модные штучки, которым не сможет найти применение ни один благоразумный человек. По его, принца, мнению, следовало бы запретить людям заниматься этой иностранной ерундой. Тогда они гораздо больше интересовались бы жизнью солдат и крестьян, земледелием и животноводством. Подлинный внук своей бабушки Луизы Генриетты! Принц еще удивит весь Берлин!

А тем временем его любимого учителя Крамера заменил француз Жан Филипп Ребо. Будучи гугенотом, он эмигрировал в Швейцарию, приехав из Женевы в Берлин по приглашению графа Доны. Большей неудачи нельзя было и представить. Ребо был узколобым педантом и фанатичным кальвинистом. С утра до вечера он потчевал принца латинскими, французскими и немецкими отрывками из Ветхого Завета. Мальчику полагалось часами заучивать бесконечные стихи и псалмы, а потом читать наизусть их учителю. Единственным результатом подобной пытки стала ненависть к Ветхому Завету, сохранившаяся у Фридриха Вильгельма на всю жизнь. Ребо хотел приобщить его к кальвинистскому вероучению, считавшему все человеческие поступки предопределенными от века установленной волей Бога. Он сообщил принцу: божественное предопределение ведет к вечному блаженству лишь избранных (всех остальных — к проклятию), и поэтому он должен покорно выполнять все заповеди, дабы принадлежать к этому маленькому кругу. Мальчик встал перед учителем со сжатыми кулаками и выкрикнул: «Бог — это дьявол!» Дух противоречия уже настолько ярко горел в одиннадцатилетнем мальчике, что он не остановился даже перед богохульством. Никому не позволено подчинять себе его волю! У набожного протестантского христианина Фридриха Вильгельма учение о предопределении, порабощавшее, по его мнению, свободную волю людей, вызывало ярость.

С восьмилетнего возраста принц ведет расходную книгу, озаглавив ее «Счет моим дукатам». Никто его к этому не принуждал. Более того: все кругом смеялись над этой детской причудой. Наследник трона, считающий деньги, — как смешно! Но принц не снисходил до объяснений. От своего отца он получал на карманные расходы пятьдесят дукатов в месяц. Все расходы он пунктуально, с указанием даты, заносил в маленькую записную книжечку. Когда придворные дамы посмеивались над его бережливостью, он кричал на них, а то и грозил кулаками. Софья Шарлотта писала фрейлине фон Пёльниц: «Боже, жадность в таком нежном возрасте! Любой порок может обветшать со временем, но этот только растет… И потом, какая духовная черствость: плохо вести себя с женским полом! Женщина во всяком случае должна рассчитывать на вежливое обращение со стороны мужчин».

Но все же было бы ошибочно представлять себе 10—12-летнего принца всего лишь грубым, невежливым и черствым. Такие качества он проявлял, воюя с ненавистным ему окружением. Но в то же время Фридрих Вильгельм — милый, симпатичный, пышущий здоровьем мальчик, вокруг него вьются девочки. И когда ничто его не возмущает, он излучает радостную непринужденность, задорен, находчив, расположен к шутке. Герцогиня Орлеанская писала 12 июня 1699 г.: «Мне всегда бывает страшно, когда я вижу детей такими милыми, ибо это знак того, что они не будут жить долго. Поэтому мне страшно и за маленького забавного принца Бранденбургского».

14 июля 1699 г. освящали новый летний дворец Литценбург, обещанный курфюрстом жене четыре года назад. Строительство среднего корпуса и парка завершилось. Фридрих III прибыл с большой помпой, милостиво принял знаки благодарности со стороны Софьи Шарлотты и в ее честь назвал дворец Шарлоттенбургом. После ранней смерти Софьи Шарлотты это имя стала носить и вся прилегающая к дворцу часть города. То же название берлинский район носит и поныне.

Благодаря умной курфюрстине Шарлоттенбург стал вторым двором на бранденбургской земле. Пока в берлинском дворце царил роскошный, но чопорный стиль, а этикет определялся строгим испанским церемониалом, в Шарлоттенбурге сложился свободный и радостный стиль жизни. На общественное положение, чины и посты здесь обращали мало внимания, а мерилом оценки были остроумие, элегантность и свободомыслие.

Историографы часто сравнивают Шарлоттенбург Софьи Шарлотты 1699–1705 гг. с Рейнсбергом, резиденцией ее внука Фридриха Великого, 1736–1740 гг. Там и там царили свобода духа, насмешки, интеллектуальные игры, знаменуя начало эпохи просвещения и прогресса. Огромная же разница заключалась в том, что Рейнсберг был как будто отрезан от центров власти, Берлина и Потсдама, а кронпринц Фридрих в течение четырех лет не имел ни малейшего влияния на монарха, своего отца. Софья Шарлотта, напротив, при всей своей обособленности от берлинского двора, старалась сохранять хорошие отношения со своим супругом и влиять на политическую жизнь. Все, кто собирался вокруг нее в Шарлоттенбурге, сохраняли спокойную, ироничную оппозицию лизоблюдам Берлина. Курфюрстина была слишком умна, чтобы впутываться в интриги политических карьеристов. Ее честолюбие не распространялось ни на международные отношения (в них Бранденбург и без того не играл никакой роли), ни на экономику и финансы, почти целиком призванные удовлетворять потребности ее супруга в славе и почете. Она имела лишь две цели: укрепление дружественных отношений между первыми домами Бранденбурга и Ганновера и духовное просвещение, смягчение нравов Берлина, ее теперешней родины.