Вольфганг Фенор - Фридрих Вильгельм I

Фридрих Вильгельм, безоговорочно веривший в своего личного Бога, держал перед ним ответ, как ротный командир перед командиром полка, а все вопросы вероисповеданий разрешал с легкостью и терпимостью, удивительной для эпохи, все еще управляемой догматизмом и даже фанатизмом. Если король не был болен, он посещал богослужения ежедневно, как в резиденциях, так и в своих бесчисленных инспекционных поездках. Он сидел в церкви со сложенными ладонями и взглядом, устремленным на изображение Спасителя, а его голос, то громкий, то скрипучий, завершал мессу в общем хоре. Ему было совершенно все равно, какие молебны посещать — реформатские или лютеранские. Лишь бы они были достаточно простыми, понятными каждому, идущими от сердца и полезными для души. «Прочный град — наш Бог» — это радостно-упрямое изречение Мартина Лютера исходило будто из его собственной души, являясь личным убеждением, а не внушением, сделанным церковью. И когда пастор Ролофф, безмерно ценимый королем, отказался благословить поочередное проведение в церкви Фридрихсфельде реформатских и лютеранских богослужений, ссылаясь при этом на «непреодолимые душевные трудности», Фридрих Вильгельм ничего не мог понять. Разве Богу предъявляют одежды? Разве не предстают перед ним, храня лишь любовь и верность внутри себя? В это время король был в Вустерхаузене. Он велел перенести стол на террасу и написал Ролоффу письмо, по-детски наивное и насыщенное непревзойденно-бесхитростной мудростью:

«Ваши возражения я считаю злой шуткой. Разница между двумя нашими евангелическими религиями в действительности не что иное, как поповские дрязги. Разница тут только внешняя. Когда это начинают проверять, именно так и оказывается: одна и та же вера во всех мелочах. А вот стоя на кафедре, пасторы начинают разводить соус, один другого гуще… В Судный день им придется дать Господу отчет в том, что они спорили с кафедр, возбуждая бесплодное умствование, а истинное слово Божье в их устах не было единым. Действительно хороши священники, сказавшие: мы терпели друг друга и только умножали славу Христову. Священников, пришедших за вечным блаженством, не спросят: ты лютеранин или кальвинист? Господь спросит: исполнял ли ты Мои заповеди или ты проводил диспуты? Он скажет: прочь от Меня, спорщик, в огонь и к дьяволу! Но те, соблюдавшие Мои заповеди, придите ко Мне и в царство Мое…»

Фридрих Вильгельм хотел войти в царство небесное. Он считал себя набожным королем и никогда не чувствовал себя деспотом. Он жил просто и безыскусно, смотрясь в зеркало самокритики и не сомневаясь в самом себе. Король не заглядывал внутрь себя, так же как не исследовал глубин души другого человека. Он видел лишь часть мира, доверенному ему Богом, дабы он владел ею и переделывал ее. Ему никогда не приходило в голову, что подданные его боятся, что «чернильные души», несчастные придворные шуты и слуги способны его ненавидеть. Все они его слушались, и точка. Но ведь и он должен был слушаться — слушаться Бога, каким он его воображал. Созданное им представление было произвольным и вполне оправдывало его безгранично деспотичную натуру. Но этого Фридрих Вильгельм не понимал никогда.

День 20 декабря 1722 г. выдался на редкость морозным. Король-солдат стоял у окна в своем охотничьем замке Шёнебек в Шорфхайде и смотрел на заснеженный ландшафт. Он приехал сюда два дня назад, посетив по дороге дворец своей бабушки Луизы Генриетты в Ораниенбурге. Здесь, в пятидесяти километрах от столицы, вдалеке от всех государственных и частных дел, король искал одиночества.

Фридрих Вильгельм достал голландскую трубочку и сел к камину. Глядя на беспокойное пламя, король размышлял о неполном десятилетии, прошедшем с того времени, как он стал наследником королевской власти. Выпуская клубы табачного дыма, король пытался подвести итог. Может ли он быть доволен результатами своих трудов? Пруссия была его домом, его хозяйством; а он, король, был уполномоченным Бога в доме, получив в нем власть и ответственность. Возможно, скоро наступит день — ведь он прожил уже тридцать четыре года, немногим меньше, чем его мать, — когда он предстанет перед Всевышним, предварительно дав своему наследнику отчет в том, как он распорядился государством. Король подбросил полено в огонь, сел за стол у окна, взял перо и принялся писать:

«Когда скончался мой отец, Пруссия (Фридрих Вильгельм имел в виду провинцию Восточная Пруссия. — Примеч. авт. ) почти вымерла от чумы, поразившей людей и скот. Почти все домены (королевские поместья. — Примеч. авт. ) в стране были заложены или сданы в наследственную аренду; приближалось финансовое банкротство; армия находилась в плохом состоянии, будучи ничтожна числом. Все эти беды я не могу и перечислить. За девять лет все дела приведены в порядок, а все домены совершенно освободились от долгов. Это результат трудной, но удачной работы. Армия и артиллерия сегодня в таком состоянии, как нигде больше в Европе. Подчиненные помогали мне мало, а вот мешали, прямо или косвенно, много. Итак, большего за прошедшие девять лет я не мог бы совершить».

Король откинулся на спинку стула и подумал о десятилетнем сыне Фридрихе. Однажды мальчик окажется на его месте. Наследство своего отца он, Фридрих Вильгельм, обязан передать сыну в отличном состоянии. «Фрицхен» не должен получить хаос и государство на грани банкротства.

Король-солдат прикрыл глаза. Все стадии последнего десятилетия еще раз прошли перед его мысленным взором. Принципиально верным было решение, закрепленное указом от 13 августа 1713 г.: ни одна из провинций королевства не может отделяться, а все королевские владения (домены, личные поместья, угодья и т. п.) отныне не подлежат продаже и отчуждению. Веками монарх мог произвольно распределять свои земли среди наследников, продавать свои личные владения либо сдавать их в аренду, как делал отец Фридриха Вильгельма, постоянно нуждавшийся в деньгах. С этим было покончено раз и навсегда. Указом от 13 августа 1713 г. он, Фридрих Вильгельм, гарантировал государственное единство всех прусских земель и практически объявил королевские владения собственностью государства, что являлось беспрецедентным для Европы решением. Тем самым король надолго укрепил государственную власть Пруссии и дом Гогенцоллернов.

Король встал из-за стола, беспокойно походил по комнате, побарабанил пальцами по украшенному морозными узорами оконному стеклу. Конечно, с первых же дней своего правления он понял: хочешь иметь порядок в государстве и контроль над ним — создавай единое финансовое управление. Никому до него и в голову не приходило, что все доходы должны поступать в одну-единственную кассу, что централизованное хозяйство страны вести можно только так. До самой смерти его отца в Пруссии существовало два раздельных финансовых ведомства и никто в Берлине не имел полных сведений о доходах и расходах государства. Частично деньги поступали в Главный военный комиссариат, частично — в Управление королевскими доменами. А наряду с этим существовал и Тайный фонд для содержания королевского двора. Полный финансовый кавардак. И что хуже всего, так называемое Управление королевскими доменами в Берлине существовало практически только на бумаге. «Контрибуция» поступала в провинциальные, не связанные одна с другой кассы, где она, как правило, бесследно исчезала. О централизованном учете, использовании и распределении государственных средств не могло быть и речи. Но ведь бесценные деньги — это «нерв вещей» государственной политики! Полнотой власти обладает лишь тот, кто контролирует все средства. В этом вопросе не может быть раздробленности. Никаких местных либо сословных «прав» на принятие решений! Провинции, как и сословия (дворянство, горожане, крестьянство), являлись лишь составными частями государственного организма. «А государство… — бормотал король про себя, — государство — это я. Кто же еще?» Он поступил совершенно правильно, через месяц после смерти отца объединив Тайный фонд и Управление королевскими доменами в новое учреждение под названием «Главное финансовое управление». Старые министры прежнего короля лишь париками покачивали, рассуждая о «неслыханных новшествах». Но Фридрих Вильгельм не обращал на это внимания. Он сделал шефом нового учреждения бывшего полкового аудитора Кройца, человека замечательного и в то же время самых простых правил. И посмотрите: доходы за это время почти удвоились.