Вольфганг Фенор - Фридрих Вильгельм I

Вот плоды неустанных трудов Фридриха Вильгельма, возродившего опустошенные еще катастрофой Тридцатилетней войны земли. При этом он наделал множество ошибок, обусловленных его энергией, буйным темпераментом и деспотическими наклонностями. Так, в 1724 г. король отдал распоряжение: в течение шести месяцев разобрать и распахать крестьянские участки, ставшие бесхозными в результате войны. Совершенно невозможное требование: нельзя за полгода возродить разрушенное век назад. Фридрих Вильгельм понял, что поторопился, и приступил к планомерному повторному заселению этих земель. Во всех церквах сообщалось: каждый сможет получить заброшенный двор с земельным наделом, причем бесплатно, как только обратится к властям. В 1724 г. король приказал разыскать по всей стране кадастры, составленные перед Тридцатилетней войной. Население каждой деревни следовало увеличить хотя бы до уровня столетней, 1624 г., давности.

Осторожно и деловито, упрямо и страстно, подкрепляя порой указы палкой, Фридрих Вильгельм I поднял страну, причем сам, собственными силами, без иностранных кредитов и займов. Каждый новосел получал столько пашен, лугов и пастбищ, сколько требовалось его семье, чтобы позже, по прошествии нескольких лет, платить государству налоги. Эта комбинация попечительской и налоговой политики дополнялась мерами по защите неимущих. Дворянству, получившему от короля привилегию служить армии и государству, не разрешалось приобретать бесхозные крестьянские земли. Если же обнаруживались одна-две гуфы [45] Надел земли. крестьянской земли, ставшие юнкерскими, Фридрих Вильгельм требовал от помещика исполнения обычных крестьянских повинностей и оброков.

Таким и видели короля изо дня в день на его рабочем месте: он возрождал страну и превращал ее в рациональное государство, управляя ею как «наместник Бога» и как «великий хозяин». Беспощадный и к знатным, и к простым, он был деспотичен и нетерпелив: рвение короля не знало границ. За каждого крестьянина, за каждого бедняка, заселявшего брошенные земли, за каждого переселенца, принятого королем в свою страну, он горячо благодарил Бога — но при этом все делал сам! Со страной король делал то же, что с обширными болотами и пустырями: он ее возделывал. Он превратил в рай не одну лишь Восточную Пруссию. Торфяные болота Хафельланда — семьсот квадратных километров равнины между реками Хафель и Рин — он осушил с помощью двух главных и множества обводных каналов. Болота, примерно равные по площади всему Берлину, превратились в пашни и пастбища, и на этой земле смогли начать новую жизнь тысячи семей.

В одном из писем к старому князю Леопольду Фридрих Вильгельм говорил: «Власть в этом мире — всего лишь труды и мучения». Ради страны и народа король действительно провел жизнь в трудах и мучениях. Наследнику он оставил десять миллионов талеров в казне и ни пфеннига долга, 75-тысячную армию, с которой он не устроил ни одной войны, и два с половиной миллиона подданных, трепетавших перед королем и не любивших его, но имеющих верный кусок хлеба и работу.

Через полвека после смерти «Великого хозяина», в 1790 г. в Йене вышел немецкий перевод французской книги, изданной в Лондоне двумя годами раньше и привлекшей внимание всего мира. Она вышла из-под пера одного из вождей Французской революции, знаменитого графа Мирабо, и называлась «De la Monarchie prussiene». [46] «О прусской монархии» (фр.). — Примеч. пер. То, что написал в этой книге Мирабо — революционер, внимательный наблюдатель, — и по сей день остается лучшим из всего сказанного о трудах Фридриха Вильгельма I и его сына, сказанного со знанием дела и с учетом исторической ситуации:

«Прусская монархия заслуживает симпатии всего мира. Она — великолепный и грандиозный шедевр, над которым в течение веков трудились гениальные мастера. Она прекрасно обустроена. Ее дух — дух порядка и регулярности. Свобода мысли и веротерпимость торжествуют здесь. Гражданские свободы широки настолько, насколько они вообще могут существовать под неограниченной властью одного человека. Самый крупный пережиток варварства в этой стране — кабала (крепостное право и личная зависимость. — Примеч. авт. ), удерживающая значительную часть крестьянства. Она обладает армией, и этой армии нужна лишь легкая доработка, чтобы стать совершенной. Наконец, ее свод законов — образец для всей Европы, хотя никто еще к этому образцу и близко не подошел. С закатом Пруссии исчезнут и забудутся все эти блага, а искусство быть королем впадет в детство».

Начиная с 1728 г. Фридрих Вильгельм был тяжело болен. Остается только удивляться, как сумел он править еще двенадцать лет. Почти каждый его день был полон «трудов и мучений».

В 1734 г. врачи применили экспериментальный метод лечения: пытаясь избавить короля от водянки, они сделали на его ногах глубокие надрезы. В 1739 г., во время инспекционной поездки по Восточной Пруссии, давно зажившие надрезы открылись и сильный приступ лихорадки лишил короля подвижности. Умирающего, издающего стоны короля привезли в Берлин. О его традиционном охотничьем сезоне в Вустерхаузене нечего было и думать. Медики лишь задумчиво качали головами: они не верили, что король переживет зиму.

В октябре Фридрих Вильгельм собрался с силами и приказал отвезти себя в Потсдам. Его едва смогли перенести в карету: настолько сильные боли он испытывал, имея к тому же огромный избыточный вес. Но король хотел еще раз посмотреть на Потсдамский гвардейский полк.

В парке между дворцом и гарнизонной церковью полк прошел перед ним торжественным маршем. Впереди шли барабанщики и флейтисты, игравшие марш князя Леопольда: «Так живем мы, так живем мы, так живем мы во все дни». Следом торжественно вышагивали гренадеры — каждый не ниже 1,85 метра ростом. Опираясь на палку, король отдал им честь. Придворный из свиты кронпринца, барон фон Бильфельд, наблюдавший эту сцену, писал: «В молодости он, должно быть, выглядел гораздо лучше, но сейчас от той внешности не осталось и следа. Его лицо переливалось красными, синими, желтыми, зелеными оттенками. Круглая голова короля лежала прямо на плечах; он обладал невысокой и приземистой фигурой».

Смертельно больного короля снова отвезли в Берлин. Зима 1739/40 г. оказалась одной из самых суровых в XVIII столетии. Вино в погребах превращалось в лед, птицы на крышах и деревьях замерзали целыми стаями. Трескучие морозы продолжались до апреля 1740 г. Изо дня в день мучения короля только усиливались. Он чувствовал приближение смерти, в феврале написав князю Леопольду: «Я собираюсь умирать». Хотя король и не мог встать с постели, он продолжал работать. «Короли, — говорил он, — должны быть выносливее других людей». Если короля посещали музы, он занимался живописью («in tormentis pinxit») или мастерил ящички из липового дерева, при этом так энергично работая молотком, что стук его был слышен за пределами дворцовой площади.