Ю. Бахрушин - Воспоминания

Отдав должное угощению, обогащенному собственными запасами, мы двинулись в обратный путь. Прибыв на станцию, мы узнали, что поезд запаздывает на полтора часа, хотя он и считается пригородным. Однако эти сведения сообщались лишь в утешение пассажиров, гак как опоздал он на два с лишним и в пути прибавил еще более получаса к своей задержке, так что вместо того, чтобы прибыть в Москву к пяти часам, мы приехали в восемь. Наши попутчики по вагону утешали нас тем, что бывают случаи, когда поезда опаздывают и на пять часов, а опаздывают они всегда, да и вообще пассажирских поездов-то только пять пар в сутки. Из-за этого, по их словам, большинство предпочитают ездить за четырнадцать верст на станцию Голицыне Брестской железной дороги.

Приехав домой, поговорив с матерью и взвесив все «за» и «против», отец твердо решил отказаться от покупки, так как цена имения ему не подходила. Он уведомил об этом продающего, который поинтересовался суммой, которую может предложить отец, но она в свою очередь его не устраивала, и он сказал, что на днях заедет за планами и фотографиями. Мы же после этого стали собираться в Малаховку.

Именины отца, 17 марта, по традиции праздновались на даче, куда мы уже «начерно» перебрались. Спустя несколько дней после этого дед Бахрушин спросил отца, как обстоит дело с приобретением имения. Получив ответ, что из-за плохого сообщения, а главное, из-за цены отец отказался от покупки, дед, расспросив еще о кое-каких подробностях, поинтересовался планами владения, которые и были ему доставлены, благо продавец еще не взял их обратно.

Наутро дед встретил отца фразой:

— Не по-купецки ты, Алеша, рассуждаешь — цена не дорогая, а даром отдают. Ты сам сказывал, что даже родительское благословение, иконы в серебряных ризах и те в доме остаются, не говоря уже обо всем другом, — где ж тут дорого? Больше половины имения — лес, пашни-то не более ста десятин, ты, чай, посевами-то заниматься не будешь, тебе сено нужно будет, а луга-то все около реки — значит, заливные и против дома оба берега твои — никто тебе фабрику там строить не будет. Лес, луга, своя мельница на ходу, это, брат, все деньги. Золото, а не именье! Сообщение, говоришь, плохое! Так ведь мы вперед идем, а не назад. Второй путь проведут, дорога важная, прямо путь в Украину, шоссе сделают, тогда имению цены не будет! Ты лучше прямо скажи — не дорого, а денег много. Это верно будет. Сколько просят-то?

Отец назвал сумму.

— Многовато! А овчинка стоит выделки. Сколько у тебя денег на это дело определено?

Отец указал половину того, что просил продавец.

— Покупай, поторгуйся еще и покупай, а что тебе не хватает — я доложу. С Богом, в добрый час!

Тем временем и продавец, поразмыслив, решил несколько сбавить цену — одним словом, незадолго до Пасхи мечта моих родителей осуществилась и они наконец стали обладать своим, правда несколько великоватым, клочком земли. Срочно ликвидировав все дела в Малаховке, мы начали новое переселение. Встретив, как обычно, праздник Пасхи в Москве, вместе с дедом, мы переехали в наше новое летнее местожительство.

В. К. Трутовский подробно описал всю эпопею покупки имения в обширной поэме «Песня о новом помещике», взяв в качестве образца пушкинскую «Песнь о вещем Олеге» и начинавшейся словами:

Как ныне Бахрушин решил Алексей Помещиком стать под Москвою,

Торопит жену он свою поскорей: Купи мне именье с рекою, Чтоб мог у себя бы я рыбу ловить, Купаться и в лес за грибами ходить…

Далее описывалась поездка матери, раздумья, споры, закончившиеся тем, что отец:

На все промолчал политично И, быв уж вполне в покупной полосе, Смотреть все решил самолично.

В финале поэмы говорилось об окончательном переезде в имение.

Первое лето нашего житья на новом месте было периодом его первичного освоения, ознакомления с новыми условиями и планирования переделок и изменений. Мать раздумывала о преобразованиях по части птичника, скотного двора, огорода, цветника и ведения сельского хозяйства в целом, я изучал наилучшие места рыбной ловли и сбора грибов, а отец, немедленно сломав две нелепые вышки, венчавшие дом, планировал капитальную перестройку всего здания.

Однако дальше незначительных изменений и подробной разработки переделок и достроек отец в этом году не шел, так как был всецело поглощен делами музея: его заветная цель как будто была достигнута и дело жизни венчалось переходом собрания в собственность государства, и тем самым оно становилось достоянием народа и предоставлялось для бесплатного всеобщего обозрения.

1* Причт — церковнослужители одного прихода.

2* Заразить — поражать, убивать, разить насмерть (устар.).

3* Торосы — лужи.

Когда отец еще был холостым и только начинал свое собирательство, его посетили известный артист А. А. Рассказов и историк театра А. Ярцев. Тогда еще незначительное собрание отца все же поразило старого актера. Сама собой завязалась беседа, сущность которой в тот же вечер, 7 июня 1894 года, Ярцев запечатлел в альбоме отца.

«Александр Андреевич Рассказов, — писал он, — с чувством говорит, что встретил здесь всех своих наставников, сослуживцев, товарщей, всех тех, с кем связаны воспоминания его молодости. В этих словах, в этом тоне сказался смысл и значение исторического театрально-музыкального музея, создания которого должны желать все любящие русский театр. Несомненно, что такой музей когда-нибудь, — и чем скорее, тем лучше, — организуется в России, и в нем собрание Алексея Александровича займет первое место. Я говорю об этом смело потому, что могу засвидетельствовать высказанное Алексеем Александровичем желание принести когда-нибудь свое собрание в дар будущему музею или какому-либо другому государственному или общественному учреждению. Да сбудется реченное им».

Однако осуществить задуманное еще тогда удалось лишь через девятнадцать лет.

Быстрый рост музея и в особенности обилие материалов, приносимых в дар, с одной стороны, укрепляли отца в его первоначальном намерении, а с другой, осложняли его осуществление, так как многие жертвователи, особенно москвичи, ставили обязательным условием, чтобы их вещи никогда не уходили из Москвы.

Отец умел стимулировать порывы тех людей, которые дарили ему экспонаты. В каждом отделе музея он завел «дежурные» витрины. Когда он узнавал, что кто-нибудь из жертвователей или их близкие собирались посетить его, то в одной из этих витрин немедленно устраивалась временная выставка — в ней располагалось все, что имелось в музее, касающееся посетителя, причем наиболее интересное и ценное пряталось. При осмотре музея гость подводился к этой витрине, и отец со вздохом объяснял: