Александр Боханов - Правда о Григории Распутине

Так или иначе, но если письма и существовали в действительности, то в начале 1912 года исчезли в ящике Царского письменного стола. С тех пор их никто больше не видел. Однако они продолжали циркулировать среди публики. Автору настоящей книги известно, по крайней мере, пять вариантов «послания» Александры Фёдоровны. Какой из них подлинный и есть ли таковой вариант вообще, судить невозможно.

В любом случае никаких документов в распоряжении Илиодора остаться не могло. В январе 1912 года он только что был водворен во Флорищеву пустынь и ни о какой книге еще не помышлял. Так что если у него даже и остались копии, то в монастыре их тайно сохранить было невозможно. Всё вышесказанное служит основанием считать воспроизводимый в книге Илиодора текст письма Александры Фёдоровны исторической мистификацией, ставшей тем не менее одним из «краеугольных камней» всей «распутиниады».

И последний, но самый бесспорный аргумент в пользу того, что между Александрой Фёдоровной не было и не могло быть никаких, даже похожих на интимность отношений с Распутиным — моральная позиция Николая II. Он был не только образцовым Отцом Семейства, но и настоящим мужчиной, любящим Свою Избранницу искренне, всем сердцем. Его цельная в вопросах любви и веры бескомпромиссная натура никогда бы не приняла ничего, что могло бы уязвить святое сердечное чувство.

Если у кого-то остаются всё-таки какие-то сомнения в добропорядочности Царицы, то им стоит лишь пролистать давным-давно опубликованную переписку Венценосных Супругов, и после этого даже возможная тень подозрения улетучится без следа.

Слухи о необычной роли Распутина плодили не только недовольство. С 1912 года борьба с «распутинской кликой» начала приобретать характер общественной добродетели. В неё включились не только завсегдатаи столичных аристократических салонов, но и государственные и общественные деятели. Благодаря их стараниям сибирский крестьянин превратился в жупел, которым без устали размахивали, запугав в конце концов и себя, и немалое число прочих. Среди «жупелородителей» были разные по социальному положению, политическим и карьерным целям люди, но борьба «с темными силами» всем им принесла популярность, сделала «героями своего времени».

В ряду «рыцарей без страха и упрека» видное место принадлежит двум персонам: Александру Ивановичу Гучкову (1862–1936) и Михаилу Владимировичу Родзянко (1859–1924). Первый был лидером правоцентристской партии «Союз 17 Октября» (октябристы), в 1910–1911 годах возглавлял Государственную думу. Второй же с весны 1911 года являлся председателем III Думы, а в 1912 году возглавил и последнюю — IV Государственную думу. Их усилия, с одной стороны, очень способствовали «разогреву» распутинской темы в обществе, а с другой — их заявления и признания затвердили в памяти потомков некоторые «незыблемые» эпизоды всей «распутиниады».

На примере упомянутых борцов с «засильем тёмных сил» яснее становится, в какой стадии болезненного психоза находилось русское, так называемое образованное общество, в состоянии какого затемнения сознания эта публика пребывала. Считая себя «монархистами», они своими инспирациями дискредитировали Монарха, колебали общественные устои, а следовательно, способствовали разрушению монархической системы.

В русской истории периода заката Монархии было мало значительных политических фигур; преобладали близорукие бездарности, безответственные лицемеры, беспринципные карьеристы и даже политические авантюристы. Это в большей или меньшей степени касалось всех политических течений и направлений, но в первую очередь того, которое определялось как государственно-монархическое и которое комплектовалось по преимуществу из рядов первого, «благородного», дворянского сословия.

Среди тех, кто по своему происхождению, воспитанию, мировоззрению, по долгу присяги должен был неколебимо стоять на страже принципов Монархии, бескорыстно и нелицемерно служить Царю и России, среди этих обласканных властью элементов порыва служения как раз часто и не наблюдалось.

Неумолимый процесс эрозии монархизма стал определяющим фактором крушения Монархии. Дело заключалось совсем не в том, «хороший» или «плохой» Царь занимал трон. В общеисторическом контексте это вопрос вторичный, а для истинного монархиста подобного вопроса вообще не могло существовать. «Жена Цезаря выше подозрений» — этот римский афоризм очень метко отражает незыблемый нравственный канон авторитарного государствоустроения. Если же не только «жена цезаря», но и сам «цезарь» становятся объектами критических нападок и даже шельмования в среде монархистов, то дело Монархии обречено. Именно так и случилось в России.

Один из самых стойких правых деятелей, думский депутат Н. Е. Марков, на эмигрантском съезде монархистов в 1921 году справедливо заметил: «Монархия пала не потому, что слишком сильны были ее враги, а потому, что слишком слабы были ее защитники. Падению Монархии предшествовало численное и качественное оскудение монархистов, падение монархического духа, расслабление монархической воли».

Указанные «оскудения», «падения» и «расслабления» ярчайшим образом проявились как раз в деятельности названных лиц, являвшихся ключевыми фигурами монархического истеблишмента.

Если Царица видела в Распутине носителя света истины, то многие другие узрели в нем «посланца тьмы», «хитрого негодяя», пробравшегося в Царские чертоги, подчинившего своей воле Венценосцев и заставлявшего действовать Верховного Правителя в соответствии с коварными замыслами погубителей России.

Эта схема казалась «логичной», «обусловленной», но на самом деле являлась совершенно беспредметной. Оставался один вопрос, который все время муссировался, но который так и остался без ответа: кто стоял за Распутиным? Ведь, признавая, что этот мужик «темный» и «грязный», надо было объяснить исходную вещь: как ему удалось вознестись?

Ссылки на его «хитрость» ничего не проясняли по существу. Определенного же ответа никто так и не дал; все ограничивались намеками и аллегориями. Несмотря на это, как-то само собой возобладало мнение, что Распутин, «несомненно, ангажирован» врагами России. Называли и революционеров, и еврейских финансовых воротил, а когда в 1914 году началась Мировая война, то во весь голос затрубили о «германских антрепренерах».

Еще на заре «распутинского бенефиса» опасное для будущего России направление развития этой темы предвидел П. А. Столыпин. Позже сменивший его на посту премьера В. Н. Коковцов в беседе с хозяином влиятельной столичной газеты «Новое время» М. А. Сувориным очень точно предсказал, что «газетные статьи с постоянными упоминаниями имени Распутина и слишком прозрачными намеками только делают рекламу этому человеку, но, что всего хуже, играют на руку всем революционным организациям, расшатывая в корне престиж власти Монарха, который держится главным образом обаянием окружающего его ореола, и с уничтожением последнего рухнет и самый принцип власти».