Валентина Мухина-Петринская - Смотрящие вперед

- Вдвоем тепло будет спать,- весело сказал Фома. Спать не легли, а сели рядышком на постель и стали разговаривать. Все о том же---как теперь беспокоятся Лиза и Иван Владимирович. Наши отцы, наверное, еще не знают, что мы в относе. Лиза не станет их преждевременно волновать. Вот если нас не подберут в ближайшие дни...

Мы очень беспокоились о Мальшете и Охотине. Ведь они тоже, наверно, попали в мокрую метель и у них могло начаться обледенение... Андрей Георгиевич не бросит ни Филиппа, ни ценных научных приборов, значит, они заночевали на льду... Я вдруг подумал, что во время шторма самолет могло растереть в порошок движущимися льдами... Если бы у нас была хоть рация... мы бы запросили о них по радио и о себе бы сообщили.

Когда нас найдут? Глеб, конечно, сообщил о нас еще вчера. Утром должны были вылететь на поиски. Если бы не этот проклятый туман, нас бы уже подобрали. Моя лоция была со мной, и мы заглянули в нее, пока еще не стемнело. Вот что прочли мы насчет туманов: "Стелющиеся туманы, морские испарения наблюдаются чаще всего при ветрах южных румбов, юго-восточных и юго-западных. Стремление к образованию туманов удерживается обычно в течение нескольких дней, особенно в тех случаях, когда туман охватывает значительный район моря. Наиболее часты туманы непродолжительные, преимущественно в ночные и утренние часы, однако, вероятность длительных туманов (несколько суток) составляет около шести процентов от общего числа туманов вообще".

- Всего шесть процентов! - обрадовался я.--Неужели мы попадем в эти шесть процентов? Завтра тумана не будет. Правда?

- Не знаю...- неуверенно ответил Фома,- я надеюсь, что ночью мороз спаяет разбитые льды, мы сможем перейти на стоячую утору и добраться до берега.

Я промолчал. Что-то не похоже на мороз - стоял полный штиль, было тепло -плюс четыре градуса примерно. И к вечеру потеплело еще. Вокруг, перегоняя нас, плыло множество ледяных глыб. Сталкиваясь, они издавали треск, словно скрежетали зубами. Как только стемнело, стало тревожно и тоскливо на душе. Я вспомнил, как месяц назад, поставив сети, мы плыли на бударке к "Альбатросу" и меня охватил страх заблудиться в этой бесконечной водной пустыне. Теперь случилось то, чего я боялся,- мы были одни в темном море, на неверном куске льда, который мог расколоться или растаять, если нас вынесет в Средний Каспий.

Я прислушался - ни звука, ни крика птицы, только глухой плеск воды да шуршанье и скрежет проплывающих льдин. И туман, туман гнетущий, обескураживающий, ни единой звездочки не просвечивало сквозь него. Глухо, сыро, холодно, темно и тоскливо. Я невольно придвинулся ближе к Фоме, он считал, сколько у него осталось папирос.

- Одиннадцать штук всего!- посетовал Фома.- Хорошо, что я курец не азартный, а то знаешь как тошно пришлось бы.

- Лучше береги спички,- посоветовал я.

- Для чего?

- Для костра.

- Изо льда, что ли, костер разведешь?

- А может, выберемся на землю... Не знаю для чего, но спички, наверно, понадобятся.

- Твоя правда.- И Фома бережно спрятал спички во внутренний карман куртки. Одну спичку он все-таки истратил, уж очень ему захотелось курить.

- Фома, как по-твоему...- начал я о том, что меня будоражило весь день,- подло поступил Глеб, высадив нас на лед, или он должен был спасать самолет?

- Себя он спасал,- неохотно буркнул Фома.

- Себя? Видишь ли, я обязан, как комсомолец, справедливо решить этот вопрос, а досада - плохой советчик.

Фома коротко хохотнул.

- Поставь себя на его место. Как бы ты поступил?

- Я? Если бы самолет был дороже атомного ледокола, и то бы я решил так: пусть пропадает машина, но не бросил бы товарища. Главное - поступить по чести!

- "Главное - поступить по чести",- как эхо повторил Фома.- По чести? переспросил он, вдумываясь в слово.- Главное - быть человекем...

Подумав еще немного, Фома сказал так:

- Глебу хотелось стать настоящим летчиком. Настоящим- это он понимал так: постигнуть всю технику, ну и мужество приобрести. Его папаша и эта сестрица Мирра не верили в него: дескать, хилый, слабый от рождения, куда ему стать летчиком. В этом они ошиблись. Ты видал, как он управляет машиной? У него же каждое движение отработано, что тебе хороший пианист. Смотрит на ноты, а пальцы сами по себе бегают. Вот. Технику-то он постиг, а человеком не сумел стать. Потому он все одно - плохой летчик. Если плохой человек, то и плохой летчик. Одного знания техники мало. Яша... а хорошо быть пилотом, хоть бы бортмехаником, да?

- Да, хорошо. Еще лучше, чем моряком,- возможности больше. Например, гидросамолет - он и по морю, и по земле, и по воздуху движется. Прекрасное чудо!

- Да. Но и моряком все-таки очень хорошо. Я не очень любил учиться, а в мореходном училище знаешь как интересно!

- Ты теперь, Фома, отстанешь...

- Ничего, потом нагоню. У нас в Бурунном есть старичок, капитан на пенсии, ты его знаешь, Кирилл Протасович. Он обещал помочь мне. Назубок все знает!

Капитан дальнего плавания, шутишь. Он не только по Каспию двадцать лет плавал, но и в дальневосточных морях, в Ледовитом океане, по всему миру.Фома помолчал.- А теперь давай соснем, Яша. Набирайся сил, неизвестно, что с нами будет.

Тесно прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, мы уснули, едва покрывшись одеялом: уж очень устали.

На другой день и на третий был все тот же стелющийся туман. На четвертый день он рассеялся к полдню. Словно завесу отдернули, и перед нами предстало спокойное, зеленоватое море с чуть колышущейся линией горизонта, солнечное небо, кучевые облака. Совсем как летом. Но к северо-востоку от нас громоздились огромнейшие торосы высотой с четырехэтажные дома, там был хаос невообразимый и страшный. На льдинах лежали, развалясь, жирные тюлени вылезли погреться на солнышке. Нас медленно пронесло мимо огромного тюленьего поля.

- Эх, вот это залежка, знали бы наши! - пожалел от души Фома.

Мы уже здорово замучились. И постель, и одежда на нас отсырели, негде было и просушить. Мы мерзли, все время хотелось пить. Кусочки солоноватого льда уже плохо утоляли жажду. Льдина заметно уменьшалась. Теперь на ней уместилось бы всего человек десять ловцов и разве что одна лошадь. Мы ждали самолета. С нетерпением ждали самолета, но он не появлялся, хотя отдаленный шум мотора слышался не раз. Фома все посматривал, ухмыляясь, на мое лицо.

- Парень, а ты знаешь, у тебя борода растет, однако, совсем стал мужчиной,- признал он.

У меня не борода росла, а какой-то пух, вот Фома зарос, как цыган.

На другой день к вечеру мы увидели самолет. Он был похож на огромную рыбу, спокойную и красивую, и ослепительно сверкал в лучах уходящего спать солнца. Мы прыгали, кричали, махали одеялами, просто бесновались от радости. Самолет стремительно пронесся над нами - даже ветром пахнуло - и стал удаляться...